некогда бывшее крупным владельцем плантаций в колониальной Индонезии. Когда положение этой компании в Индонезии стало ненадежным – в 1958 году все ее заводы были национализированы – «Амстердамское торговое общество» в 1951 году начало строить несколько новых заводов в Эфиопии по условиям поразительного контракта, заключенного между императором Хайле Селассие, знаменитым деятелем африканского антиколониального движения, и одним из самых больших колониальных предприятий Нидерландов. В рамках этого проекта заболоченные территории вдоль реки Аваш предстояло преобразить для возделывания сахарного тростника, при этом число эфиопских семей, доход которых зависел от компании, оценивалось в тридцать тысяч. Но «Амстердамское торговое общество» вновь потерпело неудачу: в 1974 году, после коммунистической революции, все его активы в Эфиопии были национализированы.
Такие фирмы, как HVA, Booker McConnell и Tate&Lyle, защищались от риска национализации, перейдя к управленческой и консалтинговой деятельности. Оставаясь монополистами в сфере технологий и огромного управленческого опыта, эти компании воспользовались финансовой поддержкой, которую предлагали различные проекты по помощи развитию44. Признавая на словах политически корректную модель мелкой земельной собственности, консультанты выстраивали деятельность заводов точно так же, как и деятельность любого другого жизнеспособного сахарного предприятия: завладевали полем и убеждались в том, что поставки сахарного тростника осуществляются бесперебойно. Они разрабатывали схемы, ставившие мелких землевладельцев в такую зависимость, которой те никогда бы не потерпели от иностранных компаний. Тем не менее эти схемы принимались, поскольку были поданы под «маской» национализированной собственности и кооперативных проектов. «Амстердамское торговое общество» оказывало консультационные услуги в тридцати странах глобального Юга – как правило, это были страны, производившие сахар. Компании Booker McConnell и Tate&Lyle, ведя свои закулисные игры, открывали в Африке новые сахарные рубежи, которые на пороге XXI столетия полностью превзошли страны Карибского бассейна в урожайности на гектар и заняли по этому показателю одно из самых высоких мест в мире45.
Работа на сахарной плантации, принадлежащей «Амстердамскому торговому обществу» (HVA), идет полным ходом. Провинция Вонджи, Эфиопия, 1969. Когда нидерландское владычество над Индонезией подходило к концу, эта компания, некогда бывшая крупнейшим плантационным предприятием в колониальной Индонезии, отправилась в Эфиопию и начала все с нуля
В конце концов «Соглашение Содружества по сахару» содействовало массовому перемещению производства сахара из Вест-Индии в Африку, осуществлявшееся под управлением британских сахарных гигантов. Тем временем старым сахарным колониям пришлось переориентироваться. В 1970 году, спустя два года после обретения независимости, правительство Маврикия решило установить экспортно-производственные зоны, обладавшие двойным преимуществом: они, с одной стороны, открывали острову привилегированный доступ на европейские рынки, а с другой – доступ к капиталу Гонконга, который позволил Маврикию стать настоящим «экономическим тигром» Индийского океана46. Тайвань, восточноазиатский «экономический тигр», по большей части достиг успеха благодаря возрождению своей сахарной отрасли после Второй мировой войны. «Тайваньская сахарная корпорация», которая полагалась на фермерские кооперативы, организованные государством, в 1950-е годы была главным источником правительственных доходов и иностранной валюты, поступавшей на остров. Это позволило компании накопить жизненно важный инвестиционный капитал для своего владельца – правительства47. В краткосрочной перспективе и Тайвань, и в какой-то степени Маврикий, добились процветания, но в целом установление экспортных зон, которые, как правило, подпадали под действие умеренного налогового режима, надолго сохранили замкнутые экономики плантаций, позволив компаниям выкачивать из отрасли прибыль.
Примерно такая же переориентация происходила внутри американского сахарного королевства. На Филиппинах возникли печально известные гигантские анклавы производства текстиля и электроники, где местные женщины трудились за гроши. Страны Карибского бассейна, как писали в 1980-х годах критически настроенные обозреватели, стали настоящим раем для транснациональных корпораций, которые перемещались от острова к острову в поиске самых низкооплачиваемых потогонных производств, и в конце концов исчезали, уходя в страны, где можно было платить еще меньше. Фелипе Вичини, представитель влиятельной доминиканской семьи, владевшей сахарным бизнесом, отрекался от подобной индустриализации. Он обличал ее как «самозванку», поскольку она не приводила к настоящему промышленному развитию, а лишь давала людям временную работу, которая исчезала сразу же, как только компании находили где-либо еще более дешевый труд48.
Наряду с этим семьи, связанные с сахарной промышленностью и представлявшие колониальную буржуазию на Гавайях, Филиппинах, Маврикии, на Барбадосе, Доминикане и Пуэрто-Рико, успешно диверсифицировали свой бизнес: теперь их деятельность охватывала самые разные отрасли – недвижимость, текстильное производство, инфраструктуру, туризм, средства массовой информации… Эухенио Лопес, брат вице-президента в дни диктатуры Маркоса, стал ведущим газетным издателем и судовладельцем49. В британских доминионах могущественные семьи отошли от сахарной отрасли или по крайней мере разнообразили свой бизнес, обратив внимание на другие экономические сферы. Даже франко-маврикийские плантаторы, по-прежнему владевшие островными сахарными заводами, на пороге XXI века успешно вложили свои капиталы в иные отрасли50. В бывших британских колониях, а также на Пуэрто-Рико, Доминикане и Мартинике новой прибыльной отраслью стал туризм, оказавшийся более долговечным, чем потогонные производства и сектора транснациональных компаний, работавшие по субподрядам. Мельницы, триста лет перемалывавшие сахарный тростник, теперь в виде логотипов красовались на салфетках в роскошных отелях на карибских курортах51. Впрочем, туризм и шельфовая индустрия ничуть не компенсировали потерю рабочих мест, вызванную упадком сахарной промышленности. Массовые эмиграции с Карибских островов стали следствием колониального прошлого этих мест.
Две оставшихся сахарных империи
Та непоколебимая решимость, с которой сахарные империи защищали себя от международной конкуренции, во многом объясняет, почему те мечты и амбиции, что были характерны для молодых специалистов в экономике развития в 1930-х годах, не претворились в жизнь. Со времен Второй мировой войны пагубное влияние протекционизма только усилилось. К 1976 году лишь 25 % производимого в мире сахара шло на экспорт. Половина от этой доли подпадала под действие преференциального режима, который прежде всего поддерживали США, ЕЭС (впоследствии ЕС) и Совет экономической взаимопомощи, возглавляемый Советским Союзом; к слову, последний приобретал большую часть кубинского сахара, благодаря чему остров был защищен от падения цен на сахар после 1974 года52.
Особенно пагубное влияние на международный сахарный рынок оказала сахарная политика Европейского экономического сообщества (ЕЭС), сделавшая его вторым по величине экспортером сахара в мире. Единая сельскохозяйственная политика, установленная в 1962 году, гарантировала европейским фермерам минимальную, так называемую интервенционную цену на сахар, которая превышала мировые цены на 50–100 % – но лишь для фиксированной квоты. За пределами этого объема сахар не получал никакой субсидии, но его можно было свободно сбывать на мировом рынке. Интервенционные цены позволили эффективным производителям, и в особенности – гигантским европейским сахарным кооперативам, компенсировать убытки, которые их демпинг причинил им на мировом рынке. Несмотря на то что ЕЭС предоставило производителям с глобального Юга –
