и он, немного погодя, откланялся. На другой день Кун Чуань был при дворе, и Пинъюань-цзюнь спросил его об этом: «Вчера Гунсунь Лун был в ударе». Кун Чуань сказал: «Так. Выиграл он диспут о «трех зубах» — [фигура] чрезвычайно сложная, но в действительности он ложен [как утверждение]. Утверждение «у Дана два зуба" чрезвычайно просто, но истинно как суждение, просто в доказательстве. Вот и не пойму, то ли господину нравится то, что просто, но истинно, или же то, что сложно, но неистинно?» Пинъюань-цзюнь ничего не ответил. На следующий день он призвал к себе Гунсунь Луна и попросил: «Вы уж больше с Кун Чуанем не спорьте».
В царстве Чу некто Чжуго Чжуан-бо велел своему прорицателю: «Погадай о благоприятном дне», — а тот ответил: «Оно на небе!» «Нет, каково оно?» — спросил тот. «Совершенно круглое», — ответил прорицатель. «Да нет, времена каковы?» — настаивал Чжуан-бо. «Прямо сейчас», — сказал прорицатель. [Затем] Чжуан-бо велел гонцу: «Правь!» А тот ответил: «Нет коня». Потом велел старшему евнуху: «Убору!» Тот ответил: «У вас на голове». Конюшему он сказал: «Как у коня с зубами?» Тот отрапортовал: «Двенадцать клыков и тридцать резцов».
Все эти люди были знавшими свое дело подданными, и то, что им не удалось угодить господину, было предопределено вопросами Чжуан-бо, сами они были ни при чем.
Сунец Чэн-цзы потерял как-то свое черное платье и направился на улицу искать его. Там ему встретилась какая-то женщина в черном платье. Схватил ее, никак не отпускает: пусть, мол, вернет его одежду, и все повторяет: «Потерял нынче черное платье». Женщина отбивалась: «Может, вы, господин, и впрямь потеряли черное платье, но это-то я сшила собственными руками». «Тем более давай его сюда, — настаивал Чэн-цзы, — то, что я потерял, было совсем новое, совсем черное, а это уже какое-то линялое. Отдашь мне это линялое вместо моего нового, тебе же еще и выгода».
Обратившись к своему советнику Тан Яну, сунский ван посетовал: «Сколько народу я казнил, а все как-то нет в моих подданных настоящего трепета. Прямо не знаю, в чем тут дело». «Вы казните только действительных злодеев, — объяснил Тан Ян. — Когда казнят настоящих злодеев, людям невинным не из-за чего волноваться. Если вы, господин, хотите, чтобы ваши подданные трепетали по-настоящему, вам надо время от времени казнить кого-нибудь просто так, не разбирая, виновен он или нет. Вот тогда все задрожат». Через некоторое время сунский ван казнил самого Тан Яна. Так что правота в ответе Тан Яна, видимо, хуже, чем если бы он в ответе был не прав. Хуэй-цзы создал новые законы для вэйского Хуэй-вана. Когда проект был готов, он был представлен на всенародное рассмотрение, и народ его одобрил. Когда после этого проект был подан Хуэй-вану, тот, также его одобрив, ознакомил с ним Ди Цзяня. Тот также нашел, что проект хорош. «Будем проводить в жизнь?» — осведомился Хуэй-ван. «Ни в коем случае», — отвечал Ди Цзянь. «Вы же сами говорите, что проект хорош, — удивился ван. — Почему же не ввести его в действие?» «Вы, господин, видели когда-нибудь, как тащат огромное бревно? — спросил Ди Цзянь. — Передние гаркнут «ух-ху», а задние в ответ подналягут. Так вот, для перетаскивания бревен такое «ух-ху» лучше песен царств Чжэн и Вэй. А государство — это то же бревно!»
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Не поддаваться / Бу цюй
Что касается мужей искусных, то самыми искусными из них следует считать достигших дао. Даже и после этого, правда, их красноречие едва ли можно считать исчерпывающим суть вещей. Но если даже считать их красноречие исчерпывающим в слове суть вещей и событий, еще неизвестно, на благо или во вред совершенство их речей. Если искусство обращается на достижение знания законов вещей и изображение в речах должного — это благо; если же оно обращено на то, чтобы прикрывать неправду и морочить глупцов, — это зло. В древности те, кто был искусен в управлении колесницей, пользовались этим искусством для изгнания насильников и прекращения крамолы.
Вэйский Хуэй-ван обратился к Хуэй-цзы: «В прежние времена имевшие царства были неизменно добродетельны. Ныне же я, несчастный, конечно же не обладая мудростью преждерожденного, желал бы передать бразды вам». Хуэй-цзы отказался. Тогда ван стал настаивать: «У меня, несчастного, нет наследника, которому я мог бы передать царство, и если я передам его мудрому, в народе прекратятся алчба и распри. Желал бы, чтобы преждерожденный, принимая это во внимание, послушался бы меня, несчастного». Хуэй-цзы ответил: «Не могу послушаться ваших речей, хоть это и речь царя. Ведь вы, государь, властитель десяти тысяч колесниц, вы можете даже отдать кому хотите царство. Возьмем меня, Ши. Я простой человек, и если я стану обладателем царства в десять тысяч колесниц и потом захочу передать его кому-нибудь другому, то я тем самым не только не прекращу в народе алчбу и распри, но еще более их разожгу». Хуэй-ван сказал Хуэй-цзы: «В древности владение царством было от добродетели. Те, кто принимал царство и сохранял добродетель, — это такие, как Шунь». Вот и здесь видно желание сделать Шуня из Хуэй-цзы. Были и кто отказывался от царства из добродетели, такие, как Сюй Ю, и вот Хуэй-цзы хотел стать таким, как Сюй Ю. Но были и такие, кто стал добродетельным благодаря передаче царства — Яо, и вот Хуэй-ван хотел стать таким, как Яо. Но то, что делали Яо, Шунь, Сюй Ю, было не просто «передачей трона Шуню», «отказом Ю» — к этому их вынуждали действия других претендентов. И если, к примеру, этих других претендентов нет, а желание стать Яо, Шунем, Сюй Ю остается, тогда Хуэй-ван должен был бы в простом платье и шапке отправиться в Гуань, циский Вэй-ван как бы отказаться от его царства, а Хуэй-цзы, сменив одежду и убор, уехать на колеснице, не покидая, впрочем, границ царства Вэй. Самонадеянность не к счастью, и всякий поступок должен быть искренним.
Куан Чжан спросил Вэй-вана о Хуэй-цзы: «Почему мужики убивают саранчу, как только ее поймают? Оттого, что она вредит посевам. А этот господин, когда выезжает, — в лучшем случае несколько сот колесниц, пеших слуг тоже несколько сот; в худшем случае несколько десятков того и другого. Это называется: не пахать, а есть, и разве от этого вред посевам не еще больше?» Хуэй-ван сказал: «Хуэй-цзы по имени Ши, — о нем трудно ответить господину в изысканных тонах. Все же попробуем
