пыли. Нордхэген, кажется, прочитал мои мысли и с улыбкой посмотрел на стол.
– Одна из ранних партий Фишера, – объяснил он. – Я нашел возможность форсированного выигрыша на десять ходов раньше, чем потребовалось для победы ему. И с тех пор я так и не прикасался к этим шахматам.
– Все равно что завершить карьеру непобежденным, – сказал я, рассматривая непонятные каракули в блокноте с комбинациями.
– Что-то вроде того, – с гордостью согласился Нордхэген.
Он налил нам напитки. Щедрость порций была сравнима с барами в «Фезерс». Наконец мы сели, и я с удивлением обратил внимание на внешний вид маленького доктора. В последние несколько недель ему пришлось не сладко. Он выглядел осунувшимся и уставшим. Морщины на его лице стали глубже, а на щеках проступили коричневатые пигментные пятна, делавшие его похожим на скукоженную грушу. Не знаю, было ли дело в таблетке, которую дала мне Лина, или во внешности Нордхэгена, но я впервые чувствовал себя в его присутствии максимально спокойно. Более того, я ощущал свое превосходство. Я видел, что смертная природа постепенно берет над ним власть, и побочным эффектом этого осознания было упрочение моих собственных позиций.
– Этот дом очень-очень старый, – сказал мне Нордхэген. – Со стороны он выглядит, как бывшая конюшня. В принципе, так оно и есть. Но его история уходит далеко в прошлое. В Викторианскую эпоху это здание и правда использовалось в качестве конюшни. Но где-то в восемнадцатом столетии его история теряется. О нем нет никаких сведений. Возможно, как американца это вас удивляет, но поверьте мне на слово, такая ситуация весьма необычна. Лондон – очень старый город, Том, и каждый его сантиметр измерен, изучен и зафиксирован в документах, и не один раз. Поэтому его историю можно отследить до тех времен, когда на его месте находились болота и различные племена сражались друг с другом за право здесь жить.
– Хм-м-м, – попытался я изобразить заинтересованность. Роджер предпочитал переходить к сути не сразу.
– Поэтому обычно историю любого дома в центре Лондона можно проследить на несколько столетий назад. Но про это место известно только последние двести лет. Я так и не смог выяснить, что здесь находилось ранее.
– Может, ничего, – предположил я. – Может, здесь был просто пустырь.
– Нет, – довольно улыбнулся Нордхэден. – Нет, здесь кое-что находилось, о чем вам, дорогой мальчик, скоро станет известно. Но что конкретно, увы, так и осталось загадкой. А я много времени потратил на изучение вопроса. – Он махнул рукой в сторону книг. – Один из моих проектов связан с историей этой части Лондона. И этот участок площадью менее двух квадратных километров – единственное слепое пятно в этом районе.
– Хм-м-м, – промычал я снова.
Нордхэген грустно улыбнулся, словно его огорчал тот факт, что он может улучшить партию Бобби Фишера, но не в состоянии узнать историю своей же собственности. Он удобно устроился в кресле, но я заметил, что его взгляд нервно блуждает по комнате, а пальцы сжимают подлокотник. Чем больше я наблюдал за ним, тем больше приходил к выводу, что он испытывал чувство тревоги и с трудом ее сдерживал.
– По моей теории, – продолжал он, – давным-давно здесь происходило что-то непристойное. Какая-нибудь извращенная сексуальная практика? Возможно, но вряд ли. В истории задокументированы подобные случаи. Убийство? Сомневаюсь. У убийств своя аура, а информация об убийствах, совершенных в этом районе в прошлом, вполне доступна. Что-то связанное с королевской семьей? Нет, это еще менее вероятно, потому что каждый темный секрет королевской семьи зафиксирован в различных источниках. Так что, по моей теории, все дело кое в чем другом. В чем-то оккультном, в каком-то пережитке Средневековья.
– Вы имеете в виду колдовство?
– Не совсем. Оккультизм: числа, символы, алхимические опыты, в том числе ерунда вроде превращения свинца в золото, поиска философского камня, воскрешения из мертвых. Это оккультизм, а не колдовство.
Здорово, что он использовал слово «ерунда». Но древняя история меня не очень интересовала.
– Оккультизм – подходящее объяснение, – продолжил Нордхэген. – Плохая история с ужасным концом, но слишком тайная, чтобы попасть в летописи. Возможно, участники событий предпочли сделать так, чтобы память о них не сохранилась.
– Возможно, – согласился я. Наблюдать за Нордхэгеном становилось все интереснее. Быть может, он вел свой рассказ, чтобы меня отвлечь. Я заметил, что его рука дрожит каждый раз, когда он подносит бокал с вином к губам. О да, подумал я, этот человек прекратил хирургическую практику, потому что руки больше его не слушаются. С ним покончено.
– Что ж, давайте пойдем. – Нордхэген встал. – Пора провести для вас экскурсию. – Он внимательно посмотрел на Лину, словно ожидая от нее сигнала, чтобы прекратить операцию. Но сигнала не последовало.
Мы вышли из библиотеки и пошли по узкому коридору вглубь здания. Нордхэген отпер низкую дверь, спрятанную под лестницей.
– Погреб, – пояснил он. – Первый ключ к разгадке. В конюшнях погребов не было. Когда я купил эти здания, в них находились несколько полуразвалившихся гаражей. В процессе перестройки старый пол отодрали, и под ним обнаружился этот погреб. Давайте войдем внутрь.
Нордхэген так возбудился, что я боялся, что его хватит удар. Мы спустились по каменной винтовой лестнице в погреб, и я почувствовал ладонь Лины на своей руке. Я ожидал увидеть маленькое помещение с низкими потолками, но погреб оказался огромным. Мы очутились в передней, стены которой были выложены из шлакоблоков. Работа Нордхэгена. Он задержался у массивной дубовой двери и посмотрел на Лину.
– Все хорошо, дорогая?
– Да, – ответила она.
Нодрхэген странно улыбнулся, выбрал нужный ключ и с трудом вставил его в замочную скважину. Мне втайне хотелось, чтобы Лина взяла ключ из его трясущихся рук и открыла эту дверь. Но наконец дверь поддалась, и мы вошли в темное помещение. Я сразу понял, что оно было большим, потому что видел, как вдалеке мигают лампочки.
Потом я увидел Лоуренса Харви I
– О боже, – раздраженно пробормотал Нордхэген. – Я забыл, что включил «Экспрессо Бонго»[25] [26].
Я чуть не рассмеялся. У него в погребе был кинотеатр. На экране в дальнем конце темной комнаты шел черно-белый фильм с Лоуренсом Харви.
Я услышал, как Нордхэген нажал какую-то кнопку, и фильм выключился. Медленно, очень медленно начали загораться лампочки. Лина крепко сжала мне руку и прильнула ко мне всем телом. У нее было такое же выражение лица, как и тогда, у двери на чердаке ее дома. Потом она отпустила мою руку и отошла на шаг назад. Я повернулся и вступил в комнату.
Она была просто огромной. У дальней стены под киноэкраном стояли мягкое кресло,
