камзола и шляпы.
***
Вечером, то была суббота, Императрица Екатерина задержалась в личном кабинете с итальянцем Растрелли, спешно вызванным из италийских земель для проекта и возведения добротного Зимнего дворца. Старый зимний сарский дом, деревянный и щелястый, для проживания совершенно не годился. Через городского военного коменданта Екатерина загодя пустила весть, что с утра воскресения, опосля молитвы, солдатские полки должны тот дом за день раскатать и бревна вывезти за город — себе на новые казармы. А что останется из дров-то разрешено собирать петербуржским жителям.
Говорили на верхненемецком. Архитекторный гений Растрелли малость притомил Екатерину, талдыча про великие потребности в кирпиче и тесаном камне. Императрица уже думала о другом — о Польше. Нечаянно вспомнила, каково было посещать нужной чулан в старом дворце. Стульчак был сработан под мужика, приходилось сидеть на корточках, как дворовой девке — над выгребной ямой… Тьфу!
Растрелли вычурно укладывал вокруг Императрицы словеса про лепнину и позолоту… Екатерина же под гул его речи вдруг сообразила, что унизить Польшу посадкой на трон своего ставленника — Станислава Понятовского — это еще не значит унизить крепко… На московском троне кто только зад не грел… Тот же польский круль Вольдемар… Или не успел погреть?..
—… А над троном, Ваше Императорское величество, — гудел голос Растрелли, — важно подвесить огромного размера балдахин… Он даст мощный объем всему великолепию тронной залы. Вами планируемой…
Ибо трон владыки — есть средоточие всего царства… Сакральное место, подчеркивающее божественную суть власти…
Екатерина кивала на эти исступленные слова итальянца… И тут ее задело — трон… Трон — средоточие всего властного, центр могущества! Великий, древний и славный трон польской династии — династии Пястов! Вот что она, Екатерина, поставит вместо стульчака в личном нужнОм чулане нового дворца! Трон Пястов — вместо стульчака — это будет по-русски!
Императрица более не желала слушать италийца.
— Завтра, завтра, — отмахнулась она, — нет, лучше в понедельник поговорим…
Сия торопливость Императрицы вызвалась торжественным и загадочным ликом Марьи Перекусихиной, третий раз совавшей голову в дверь кабинета. Сегодня, на вечернем балу, должен был присутствовать ротмистр Потемкин. Его следовало публично произвести в капитаны и дать орден малого пока разряда. Ночью же за орден и звание Потемкин должен будет проверочно отслужить Императрице бдением в спальне. Плохим будет бдение — в дальних кавказских полках появится еще один бедолажный капитан.
Екатерина прошла в гардероб. Вокруг закрутились служанки. Императрица надела веселое белое платье, накинула поверх ленту ордена Андрея Первозванного, пришпилила к волосам малую корону, обула атласные туфли с тонкой войлочной стелькою — для тепла и быстро прошла в бальную залу, где шумели без малого три сотни празднично и весело одетых гостей. Одеваясь, она ругалась по-немецки на немалое количество плательных петель и застежек. До того не терпелось увидать рекомендованного Перекусихиной огромного ротмистра.
При малом выходе Императрицы из боковой двери залы не принято было кланяться. Толпа гостей только замерла, говор утих.
Императрица пошла через людей, поворачивая туда-сюда веселое кукольное лицо тридцатичетырехлетней куртуазной баловницы. Прошла и села на особом возвышении со столом на дюжину персон. Заговорила, кажется, с князем Воротынским, а сама сквозь веер все оглядывала залу. Искала ротмистра.
Дворцовый капельдинер дал команду итальянскому оркестру, тот махом заиграл вальс.
Напротив возвышения, где обычно сидела Императрица, находились двери парадные — для выхода торжественного. И вот, при начале танца, те огромные двери вдруг распахнулись. Басистый рык особого камердинера перекрыл музыку и шуткование танцующих гостей. Образовался людской коридор. По нему медленно шли к Императрице граф Панин и наследный принц Павел.
Екатерине стало дурно. Рот набух кислой слюной — и граф, и сынишка ее были облачены в траурные черные одежды. Несколько дам пали в обморок. Мужчины стрались не говорить.
В образовавшейся тишине граф Панин медленно подвел наследника к помосту Императрицы. Поставил Павла рядом с ней, сам поднялся и встал с другого бока наследника, прокашлялся.
— Третьего дня, дамы и кавалеры, — прокатился по залу его зычный голос, — скончалась многим из собравшихся знаемый император аустрийский и габсбургский Франц Первый! Определитесь сами, по чину и свойству родства, на какой срок вам по сему прискорбному случаю носить траур. Наша любимая Самодержица Всероссийская Екатерина Алексеевна по сему случаю должна носить траур двенадцать месяцев! А наш любимый наследник престола, Его Высочество Павел Петрович — четырнадцать месяцев!
Зал выдохнул и вновь затих. В тишине раздался капризный голос наследника:
— А почему я должен дольше всех ходить в черном платье?
— Привилегия вам, Ваше Высочество! — более чем зычно, почти крича, отозвался Павлу граф Панин, — коей привилегии добивался ваш дед Петр Великий, да в том не доспел, скоропостижно умер. Теперь во всей Европе только вы, Ваше Высочество, по родству и тем паче — по крови стоите выше всех государей!
Граф Панин склонил голову. Придворные, что побойчей и посметливей, заплакали и пали на колени, тягая руки к одиннадцатилетнему мальчонке.
Враз уставшая разумом Екатерина злобно смотрела на плачущее сборище в зале. Увидела она, как чернявая Марья Перекусихина в боковую дверь выталкивает рослого военного в мундире кавалерийского полка. Во второй ведь уже раз граф Панин устраивает демонстрацию ей, Императрице. И обязательно — за то, что по нему не вышло. Теперь вот, упаси Господь, за паршивый миллион рублей, отданных ему с намеком угомониться в противодействиях, втянул в сумбур малолетнего наследника Павла. Намекает граф, прямо видать, что Императрица — вовсе не Императрица российская, а регентша при малолетнем наследнике Российского престола. Так же, как была Императрицей, а формально лишь регентшей при императоре великой Римской империи германской нации Иосифе, бабка почившего ныне в бозе Франца Первого — ведьма скотская Мария-Терезия.
Ладно. При народе нечего кукситься. И нечего принародно вести разбор с сильным министром.
— За сим горьким известием, — вдруг тоже непрывычно громовым гласом — от бешенства — произнесла Екатерина, — куртаг отменяется. По Империи велю объявить недельный траур, пусть нонче же приспускаются штандарты на воинских заведениях. Наследника престола, Его Высочество Павла отвести в спальную комнату, его наставнику — графу Панину завтра поутре явиться ко мне для получения назначения председателем траурной комиссии.
Высказав это, Императрица Екатерина быстрым шагом прошла до той двери, за которой скрылась Перекусихина с ротмистром Потемкиным. И сама прошла в нее. То был ход в кухонное и лакейное отделения дворца. По ходу, взяв на руку с кухонного стола поднос с жареным гусем, не обращая внимания на челядь, Екатерина вышла на свою половину, ногой открыла двери в кабинет. И уже оттуда колокольцем, оговоренным
