Она точно не знала, что злило её сильней: чувство детского бессилия перед пугающим гневом Алис или тот факт, что её слова домашние восприняли, как злую шутку. И ещё она никак не могла объяснить себе, каким путём она умудрилась в своей голове сделать вывод, будто бы госпожа Дюрон страдает от домашнего насилия. Голова кипела от мыслей, обиды и неконтролируемого страха перед этим жутким тёмным взглядом Одетты. На секунду ей показалось, что, будь у Алис шанс, она бы непременно убила Констанцию, уверенная в том, что это решит все её жизненные проблемы. От этих мыслей всё тело девочки покрывалось гусиной кожей. Тихий стук чуть было не заставил её вскрикнуть от ужаса.
– Конни?.. – негромкий голос брата раздался по ту сторону двери. – Ты здесь?
– Угу, – выдохнув с облегчением, девочка попыталась изобразить полное безразличие ко всему на свете. С полминуты брат молчал, собираясь с мыслями.
– Ты и вправду думаешь, что муж её бьёт? – наконец, спросил он подавленно и приглушённо. От его тона сестре стало не по себе, и внутри всё полыхнуло огнём. Внезапно Конни вспомнила, о ком идёт речь. Не просто о той красивой женщине, что время от времени появляется и приносит брату подарки, но о его родной матери. Чудовищные мысли о том, какую боль она причинила Берту, сделав своё заявление за ужином, заставили Констанцию Маршан испытать острый приступ тошноты. Живот её скрутило от боли.
– Нет-нет, – быстро солгала она, глотая слёзы, – я просто…просто сглупила. Я так не считаю на самом деле…
– Паршивая ты лгунья, – быстро оборвал её братец. – Я видел синяки у неё на руках. Надо сказать отцу.
Они договорились, что скажут ему обо всём завтра, как только тот вернётся с открытия выставки. Но не пришлось. На следующий день все парижские газеты и телеканалы облетела новость – миллионер Пьер Дюрон был убит. В пылу ссоры его ударила кухонным ножом супруга – Алис Дюрон – после чего женщина скрылась с места преступления. Полиция быстро нашла её, побитую и совершенно безумную. Как выяснило следствие, дама регулярно подвергалась физическому и психологическому насилию со стороны деспотичного супруга. Это подтвердили и коллеги Алис, и домашняя прислуга. Всё могло бы закончиться для неё оправдательным приговором, но увы, расшатанная истериками, психика женщины не выдержала. Алис Дюрон, в девичестве Беранже, покончила с собой. В предсмертной записке её была одна лишь фраза: «Я просто хочу быть свободной от тебя».
И ни один человек в семье Маршан не сомневался в том, кому было посвящено это послание. Отнюдь не покойному господину Дюрону.
Вскоре после этого, будто бы желая превратить и без того непростую жизнь своих детей в ад, Ян Маршан подал на развод. Намерения у него были благие – об этом он не уставал повторять – но благими намерениями, как известно, вымощена дорога сами знаете, куда…
Сначала Берт лишился родной матери, а затем похожая судьба ждала и Конни, когда Елена Маршан отправилась в психиатрическую лечебницу с нервным истощением и суицидальными наклонностями. С тех пор брат с сестрой жили и путешествовали по миру под опекой отца и, хотя отношения у них были тёплые и доверительные, история Алис серьёзно ударила по ним всем. Ян Маршан подорвал здоровье и, словно ища достойную замену прежней жене, начал бесконтрольно жениться и разводиться. Берт, у которого обнаружились таланты к живописи и скульптуре, тем не менее куда больше времени уделял сомнительным авантюрам, странным друзьям и краткосрочным интрижкам. Констанция же и вовсе оказалась чужда богемному и гедонистическому образам жизни, а потому полностью ушла в учёбу, изучая экономику и статистику вместо перспективы и светотени. Тему любви и романтической привязанности она и вовсе избегала, как огня, находя в этом нечто отталкивающее и противоречащее естественному инстинкту самосохранения.
Единственными людьми во всём мире, кому она отдавала всю свою любовь и заботу без остатка были отец и брат. Даже тогда, когда они не выносили друг друга или казались слишком разными, их маленькая семья оставалась на плаву. Даже тогда, когда их разделяли города, континенты, океаны, а обиды казались нестерпимыми. Даже тогда, когда Берт с надрывом кричал отцу, что ни за что и никогда не станет таким, как он, будучи при этом так на него похожим. Даже тогда, когда Яна Маршана не стало, и сердце Конни, казалось, окончательно окаменело. Видимо, заключила она, есть на свете такой пугающий тип любви, над которой не властны ни боль, ни обиды, ни внутренняя пустота, ни даже смерть…
– Ах вот ты где, безумная девица! – ворвался в комнату шумный и разгорячённый братец в помятой одежде. В два широких шага она преодолел расстояние от дверей до постели, где лежала сестра, и обхватил её своими длинными руками, сжимая в удушливом объятии. – Получила по башке?! А я говорил, что ты точно от кого-нибудь отхватишь! А теперь скажи мне, кто это был, я найду его и убью!
Конни рассмеялась, а затем, не выдержав, долго и громко плакала у Берта на плече. Виолетта наблюдала эту картину в лёгкой растерянности и непроизвольно улыбалась.
Глава 22
Берт вёл свой рассказ о поездке в Сальтхайм, попутно активно жестикулируя и рассыпаясь огромным множеством деталей. Из его повествования Конни узнала и об особенностях архитектуры «северного города», и об обилии светловолосых жителей, и о пуговичке на блузе девушки-администратора, еле сдерживавшей пышный бюст в рамках цензуры. Тяжёлые предчувствия и нервозность оставили молодого человека, как только он убедился в том, что сестра его жива и относительно здорова. Тем не менее, остаточное действие адреналина в крови и последствия долгого и мучительного молчания, которым он пытал бедную Розу по пути в Линсильву, давали о себе знать – речь Берта была жаркой и громогласной. Бедняжка Виолетта от таких звуков вся вжалась в кресло и почти не двигалась, вероятно, надеясь превратиться в предмет интерьера. Констанция же слушала все переливы в голосе брата очень внимательно. Уж кто-кто, а она умела отфильтровать лишнее в экспрессивном повествовании Маршанов и взять только то, что ей было нужно.
В какой-то момент, дойдя в своём рассказе до момента встречи с неприятным господином Дотценом, Берт вдруг оборвал свой рассказ и, обернувшись в сторону Виолетты, приветливо обратился к ней:
– Ви, мы тебя совсем утомили, да? Я сменяю тебя на посту. Можешь идти.
Ничего ему не ответив, девушка охотно поднялась с кресла и, оставив на подоконнике флакон с тонизирующим зельем, вышла из комнаты. Это было странно, и Конни с интересом взглянула на брата. Тот не начинал говорить, пока тихий шорох домашних тапочек родственницы не стих за дверью. Наконец, он нервно прикусил губу и, опустившись на колени в изголовье кровати, произнес вполголоса:
– Похоже, Севилла нам что-то недоговаривает, и я не хотел, чтобы Ви об этом услышала.
– Ну…ты мастер маскировки, Берт, – саркастично отозвалась Конни. – Скажи спасибо, что в дневное время Виолетта вялая, как сомнамбула, иначе мигом бы заметила твой ловкий ход. Так…и что же нам недоговаривает госпожа Сапфир?
– Что она приезжала в Сальтхайм за результатами аудиторской проверки и получала их по доверенности…
