Смотрю в окно, как садится в машину и, резко сорвавшись с места, уезжает прочь.
Твою мать! И как это все понимать?
Злюсь до невозможности, хватаюсь за телефон и набираю его номер. Мне хочется узнать, какого хера происходит!
В трубке раздаются длинные гудки, а в прихожей гул вибровызова. Он еще и телефон забыл! Молодец!
Прибила бы! Весь вечер испортил своим срывом. А самое главное по делу ни сказал ни слова! Наорал, хлопнул дверью и свалил.
Не понимаю, что с ним происходит, не узнаю, и меня это тревожит с каждым мигом все больше.
Я честно жду его до полуночи, надеясь, что сейчас сбросит пар и вернется домой, но он не появляется. Что за человек такой? Разве так можно??? Я же волнуюсь? Где он, как он? А вдруг случилось что-то? Вдруг в аварию попал? Хотя нет. Я бы почувствовала. Не смотря на плохое настроение на сердце спокойно, я знаю, что с ним все хорошо.
В конечном итоге мне надоедать стоять у окна и ждать его, поэтому просто ложусь спать. Хочет играть в обиженного? Пусть играет. Его право. А мне выспаться надо.
С утра иду на работу, специально проходя через парковку, чтобы убедиться — Мартынов здесь. Машина на месте, значит хозяин на работе. Незаметно для себя облегченно выдыхаю, все-таки волновалась за него, просыпаясь сто раз за ночь, потому что казалось, будто дверь открывается. Но он так и не пришел.
Ну и ладно. Я уже успокоилась. Захотел побыть один — его право, это лучше, чем если бы остался и весь вечер компостировал мне мозги, выплёскивая негатив. Чтобы у него ни произошло, он справится, я уверена. И расскажет обо всем нормально, когда эмоции улягутся, а я пока своими делами займусь. Работу никто не отменял.
Вечером возвращаюсь немного позднее обычного, поскольку пришлось ждать такси — дорогой муж уехал на важную встречу, о чем я узнала из скупого письма на корпоративную почту. Мы сегодня вообще ни разу не пересеклись за весь день. Мартынов, как всегда, нарасхват — к нему посетители вереницей, сплошные встречи. Да я и сама не рвалась в его обитель. Он сорвался, теперь пусть сам первые шаги к примирению делает.
Въехав во двор, первым делом обращаю внимание на то, что машина Ильи припаркована на привычном месте. Явился значит. Психопат хренов. Тогда почему свет в квартире не горит? Спать что ли улегся?
Расплачиваюсь с женщиной-таксистом и, не торопясь иду к подъезду, пытаясь вспомнить есть ли что-то на ужин, или сейчас придется готовить. Задумчиво потирая бровь, выхожу из лифта на лестничную площадку.
Вот это да.
Мартынов сидит на ступенях, грустно подпирая щеку одной рукой. Видок у него так себе, потрепанный, а во взгляде вселенская печаль.
— Ты чего тут сидишь, как бедный родственник? — спрашиваю насмешливо.
— Ключи забыл, — тихо отвечает, глядя на меня снизу вверх.
— Бывает. Пойдем, бедолага.
Он со вздохом поднимается на ноги, но идти за мной не спешит.
— Чего встал? Особое приглашение нужно?
— И ты меня пустишь?
— Почему нет?
— После всего, что я наговорил?
— Плохие дни у всех бывают. Я тоже иногда срываюсь.
— Но не так!
— Не так, — соглашаюсь, достаю из сумочки ключи, которые, как всегда, оказались на самом дне, и отпираю дверь, — ты хочешь поговорить об этом прямо здесь? На лестничной площадке? Или все-таки зайдешь внутрь?
Мартынов замолкает и покорно идет следом за мной. Хмуро снимает кожаную куртку, вешает ее на крючок, разувается и уходит в ванную, а я отправляюсь на кухню, хотя аппетит напрочь пропал, и ставлю чайник на плиту. Похоже, у нас намечается серьезный разговор и лучше его вести за кружкой горячего чая.
***
Он появляется через три минуты. Усталый, осунувшийся, не говоря ни слова, садится за стол и трет ладонями лицо.
Я усаживаюсь напротив него:
— В чем дело, Илья? — спрашиваю тихо.
Он отнимает руки от лица и просто смотрит на меня, блуждая рассеянным взглядом, а я терпеливо жду, когда он скажет, что его беспокоит.
— Прости меня за вчерашнее. Я действительно слетел с катушек.
— Я заметила, — просто киваю, — что у тебя случилось?
— Ничего, Варь, представляешь? Ничего. Все как обычно.
— Тогда почему вчера так себя вел?
Блондин нервно усмехается, трет шею рукой, явно не зная, что говорить, а я выжидающе смотрю на него.
— Меня убивает твое спокойствие. — признается осевшим голосом, — Я так больше не могу.
— Ты сам меня этому научил.
— Я был идиотом.
У меня сердце щемит от того, как он на меня смотрит. Пронзительно, грустно, и в голубых глазах мое отражение мерцает.
— Ты спрашивала, доволен ли я результатом, — произносит тихо, рассматривая свои ладони, — нет не доволен. Тогда мне казалось правильным, сделать именно так. Избавиться от лишнего, удалить все опасные места, что бы ничего не могла выбить из колеи, чтобы на любой удар судьбы ты могла отвечать уверенной улыбкой. Это ведь здорово, да? Быть выше неурядиц, быть сильнее обстоятельств. Мне так казалось. Только со временем, я понял, что нельзя отсекать что-то одно, в надежде, что все остальное останется неизменным. На месте способности прощать начало расти равнодушие. Вместо умения любить искренне и без оглядки, пришла расчетливость. Вместо нормальной ревности, свойственной всем, появилась уверенность, что так и должно быть. Ты научилась видеть хорошее там, где его не было, принимать то, что нельзя принять. И в какой-то момент, до меня начало доходить, что происходит. Чего именно я добился своими экспериментами. Хотел остановить, переиграть, но не смог. Ты оказалась очень способной ученицей, приняла эти поганые правила и уверенно шла вперед, уже сама, не оглядываясь на меня и мои желания.
Несмотря на то, что наши отношения всегда были построены на предельной честности, именно сейчас впервые Илья разговаривает совершенно без масок, наконец, показывает, что на самом деле творится у него в душе.
С трудом проглатываю горький ком, чувствуя, как с надсадно бьется сердце, перекачивая вязкую отравленную кровь.
— Ну, — в растерянности развожу руками, — ты же хотел как лучше. Хотел сделать меня сильнее, успешнее, независимее.
— Ты и так была сильная, способная выкарабкаться из любой ямы, встать с колен и идти дальше. И не за счет того, что все по барабану, а потому что свет был внутри.
— Теперь нет?
— Есть, но он другой. Раньше полыхал во взгляде, в каждом слове, а теперь закован в тесные рамки, окольцован, посажен на цепь. И ты обращаешься к нему только когда сочтешь это нужным.
— Хм, нечего ценные ресурсы в пустую тратить, — пытаюсь шутить, но мне не смешно, совсем. Илье тоже.
