Мне всегда казалось, что у мамы характер сильнее папиного. Папа был занят одним делом, а мама занималась всеми остальными: и с нами, и работой, и папой. Именно она была стержнем в семье. Отец в последние годы говорил: «Как же я, девчонки, люблю, когда вы рядом». Он лежал, читал, а мы за стеной болтали с мамой, наряжали ее или что-то ей рассказывали… «Как я люблю, когда вы в соседней комнате воркуете». Друзьям признавался: «Это счастье — иметь такую семью».
Этим счастьем он был обязан только одному человеку — маме.
Мама обожает Володю, не пропускает в Москве ни одного его концерта, они дружны с Илей. Обе они мне докладывают о всех событиях в семье, а я решаю, что делать. В какой-то момент незаметно ответственность перешла с мамы на меня. Это случилось не сразу, но в один прекрасный день обе мамы спросили у меня, что делать. Я больше кручусь в мире, может быть, понимаю его как-то по-другому. Они не видят в нем зла — неисправимые оптимистки. Я с детства росла самостоятельная, я всегда принимала решения сама, я же рано начала работать тренером. А когда тебе девятнадцать, и ты уже отвечаешь за чужие судьбы, то должна вдвойне ответственно подходить к своему делу, ибо родители доверили тебе своих детей. Наверное, поэтому я быстро повзрослела. Я всегда сама знала, как мне поступить.
Алексей Ягудин
В начале мая 1998 года, спустя пару месяцев после Нагано, я в Ганновере, в кругу семьи, приходила в себя после разрыва с Илюшей. Разговаривала, жила неторопливо, стала надиктовывать первые главы этой книги. Я находилась в непростом положении, было над чем подумать. Я все чаще приходила к мысли, что не собираюсь продолжать в столь интенсивной степени свою трудовую деятельность. Думала, отдохну, огляжусь, может быть, детей тренировать начну или еще что-нибудь придумаю. И хотя не очень-то я и задаюсь, но не было у меня сомнений в своей востребованности. Пусть тренеров хватает, зато не много тех, к кому спортсмен может обратиться с таким специфическим вопросом, что надо сделать, чтобы стать олимпийским чемпионом? Ни больше ни меньше. Таких специалистов — раз, два и обчелся. Мы — штучный товар.
Я знала, что рано или поздно, но кто-то обязательно объявится. Безработной я никогда не была, да и в тот момент у меня уже тренировалась итальянская танцевальная пара. Но тем не менее я собиралась славно отдохнуть летом. У меня намечались чудесные планы — привести себя морально и физически в порядок. Перво-наперво — во что бы то ни стало похудеть. А это становится реальным только в том случае, если есть время на себя. Но в один прекрасный день, когда я рассказывала диктофону то ли про чудачества Паши, то ли про мою работу с Торвилл и Дином, плавное течение воспоминаний прервал телефонный звонок. Звонил мне Леша Ягудин. Звонил из тура: «Татьяна Анатольевна, возьмите меня к себе!» Я спросила, почему он собирается таким безобразным образом уйти от Алексея Николаевича Мишина, только что выиграв чемпионат мира? Леша ответил: «Я не собирался уходить от Алексея Николаевича, я его очень люблю и считаю его своим единственным учителем, даже больше — отцом. Но сейчас наши взаимоотношения, можно сказать, разорваны. Алексей Николаевич любит Плющенко и Урманова, а меня почти не замечает. Помогите мне, у вас же сейчас никого нет. Я вас не огорчу, буду много тренироваться, буду стараться…» Имея уже собственный печальный опыт, я поинтересовалась, рассчитался ли он с тренером и поговорил ли с ним. Он сказал, что финансовых проблем у них нет и Алексея Николаевича он уже предупредил об уходе. Я его спросила, как же он мог его предупреждать до разговора со мной. Тут Леша меня сразил: «Это было бы нечестно, — сказал он, — если бы я сначала с кем-то договорился, а потом объявил о своем уходе». До этого дня я не слышала, чтобы кто-то из спортсменов задумывался о том, честно ли это или не честно. Всегда начинают с того, что тайком договариваются с новым тренером. Осуждать ребят не хочу, для каждого из них смена тренера — безумно трудный и очень ответственный поступок. Я подвела черту под нашим разговором: «Леша, я не могу тебе ничего обещать, перезвони через неделю». Он меня разочарованно переспрашивает: «Через неделю?», я твердо: «Да, через неделю, не раньше». На неделю он остался уже без Алексея Николаевича, но еще и без меня. Наверное, его тоже посетили тяжелые минуты раздумья, он же сидел на фоне природы чужой страны, совершенно один. Я понимала, что такое уйти от Мишина. Алексей Николаевич потрясающе работает со своими учениками, и лично я могу только высказать всяческое уважение к его работе. Хотя у меня с ним и был инцидент, я рассказывала об этом, как от меня и Кулика утаили, что Урманов снимается с соревнований. Даже если такое решение расценивать как хитрую тактику, все равно это стыдно, поскольку подобный маневр происходил в своей собственной команде, защищающей честь страны на мировой арене. Не могу сказать, чтобы после того случая я испытывала перед Мишиным какие-то, даже самые мизерные, моральные обязательства. Вот учеников Москвиной, если бы она меня сама об этом не попросила, никогда бы не взяла. Никогда. В каком бы контексте это ни происходило.
Через неделю, когда Ягудин позвонил вновь, я сказала «да». Он сразу: «Когда приехать?» Все мои планы морального и физического самосовершенства тут же оказались забыты. Мы договорились — первое свидание в Москве.
Вскоре он появился у меня дома, уже отдохнувший, толстенький, хорошенький. У меня к тому времени уже были на него готовы некоторые расчеты. Я отправлялась в Италию, там, в среднегорье, должна была работать со своим итальянским дуэтом Барбарой Фузар-Поли и Маурицио Маргальо[3], и уже договорилась с местной федерацией, что привезу с собой Ягудина. Они обещали обеспечить меня дополнительно льдом, чтобы я с ним спокойно трудилась. Итальянцам пришлось переделать свои планы, потому что лед не стоит и не ждет, когда мы приедем на нем покататься. Тем не менее они не подвели, создали для меня хорошие условия. В Москве Алексея уже ждал хореограф Володя Ульянов, с которым мы слушали музыку, пока Леша отдыхал. Кое-что я приготовила заранее: Альфреда Шнитке — «Ревизские сказки», вариант «Вестсайдской истории» Бернстайна.
Но первое, что он спросил, вернувшись из тура, когда впервые пришел ко мне домой на Сокол: «Сколько я могу поспать?», он же приехал издалека, из Америки. Я сказала, ты можешь спать до завтрашних двенадцати часов дня. Время только перевалило за десять вечера, он лег и через четырнадцать часов, ровно в двенадцать на следующий день, как было объявлено, встал. Я поняла — он богатырь, его таким родила мама. Получил задание спать — спит. А заснуть на четырнадцать часов, невзирая на акклиматизацию, не каждому удается, люди встают посреди ночи, потом угомониться не в состоянии. Мы поговорили втроем с хореографом, определили, что будем делать. После чего Леша уехал на две недели с мамой в Испанию. Ему уже исполнилось восемнадцать лет, и он уже был чемпионом мира. В тяжелой борьбе выиграл это звание, сразу же после Олимпиады. Соперники наделали массу ошибок, он тоже их не миновал, но сумел остаться первым.
Второй раз мы увиделись уже в аэропорту, в Италии, где назначили наш первый сбор. Эти три недели прошли плодотворно, хотя я начала с общефизической подготовки. Потом я пробовала ставить ему короткую программу, он потихонечку по ней двигался. Мне показалось, что Леша интересный парень, а все мои друзья звонили и говорили, кого же я взяла, я с ума сошла, он же кривой, косой, маленький, одним словом, — никакой. А «никакой» стал раскрываться и в актерском плане. Но сперва он тяжело работал в Италии, бегал кроссы по горам до умопомрачения, очень хотел мне понравиться. В глубине души я боялась его перетренировать, потому что навалилась на него со всей своей дурацкой мощью. В Италии мы знакомились все ближе и ближе, я расспрашивала о его семье. Оказалось, он живет с мамой и бабушкой. Для меня стало большой неожиданностью, что он закончил школу с серебряной медалью. Внешне Леша не производил впечатления человека, интересующегося какими-то науками, более того, казалось, что он не в состоянии и вовсе закончить школу не то чтобы с какой-то медалью, а просто дойти до выпускных экзаменов и получить аттестат. Веселый разгильдяй, да и только. Но в то же время его наполняла какая-то большая сила, и это сразу чувствовалось. Он из тех, кто может терпеть. Дернул себе паховую мышцу, но терпел, я видела, как ему больно, а он держится, работает.
