Свен был спокойным, чутким юношей, и его мать была глубоко несчастна из-за того, что он выбрал такую профессию. Она сомневалась, что он вообще пригоден к тяжелой работе повара, и боялась, что на этой работе он однажды просто сломается.
В это утро в половине четвертого Свен вышел из квартиры родителей и за пятнадцать минут доехал на велосипеде до ресторана. Он постоянно приезжал за четверть часа до начала работы и почти всегда был первым в утренней смене.
Свен переоделся и только собрался принести сыр, мясную нарезку и овощи из холодильника, как обратил внимание, что пароконвектомат в кухне ресторана «Раутманнс», которая находилась в помещении, примыкавшем к гостиничной кухне, беспрерывно жужжит. Этот звук раздавался, когда процесс приготовления мяса был завершен. Жужжание прекращалось только тогда, когда печь отключали вручную.
Свен подумал, что повара ресторана забыли ее выключить, и, поскольку кухня «Раутманнса» начинала работу только с двух часов дня, пошел туда, чтобы отключить пароконвектомат и вытащить прожаренное мясо.
К тому, что было в огромной печи, он не был готов никоим образом. На мгновение Свен окаменел, а потом закричал как резаный. Ужас настолько парализовал его, что он не смог двинуться с места.
В конвекторе стоял шеф-повар Маевски, и его руки торчали сквозь решетку, к которой были привязаны. Он был абсолютно голым, и его тело благодаря температуре в пятьдесят шесть градусов внутри и девяноста градусам окружающего воздуха уже три часа как было поджарено до румяного цвета. Тело скрючилось, потому что во время жарки жилы стянулись, жир и вода вышли наружу, и оно стало похожим на губку. Глаза Маевски были белыми, как у вареной рыбы, а в заднице торчал датчик температуры длиной приблизительно двадцать сантиметров.
Своими мертвыми рыбьими глазами шеф-повар почти укоризненно уставился на ученика.
Свен Оллех рухнул на пол и потерял сознание.
Через несколько минут сюда зашли его коллеги, кухню немедленно закрыли и вызвали полицию.
Комиссар Бредов прибыл на место преступления без четверти пять. Свена Оллеха спасательная служба увезла в больницу в состоянии тяжелого шока, а здесь уже работали трасологи, которые отключили пароконвектомат, но положение трупа не меняли. Этого настоятельно потребовал Бредов и был рад, что его указание выполнено. Сейчас он стоял перед огромной печью, рассматривая повара, поджаренного до румяного цвета, и понимал, что эта картина навечно врежется ему в память. Это было самое отвратительное, что он когда-либо видел.
И он надеялся, что вскрытие покажет, что Маевски засунули туда уже после смерти, а не живым.
Теперь, почти двадцать девять часов спустя, Бредов сидел напротив главного подозреваемого — Александера фон Штайнфельда.
Молодого человека бил озноб.
— Вы — Александер фон Штайнфельд?
Слово «да» было произнесено едва слышно.
— Вы работаете в ресторане «Раутманнс»?
— Да.
— Как давно?
— Приблизительно месяц.
— Вам нравится работать там?
— Нет.
— Почему?
— Там никто не работает с удовольствием. И тот, кто утверждает обратное, врет.
— Почему?
— Потому что это ад.
— Почему же вы работаете там, а не в другом месте?
— Потому что везде такое же пекло. Лучше нигде нет.
Бредов пробормотал что-то вроде «ага» и глубоко вздохнул.
— Вам двадцать пять лет?
— Да.
— Не женаты? Детей нет?
— Все верно.
— Вы любите свою профессию?
— Да. Но невозможно работать так, чтобы она доставляла удовольствие.
Бредов громко вздохнул. Он не знал, что думать по этому поводу.
— А в чем причина?
— Везде как минимум шестидесятичасовая рабочая неделя, везде не платят за сверхурочную работу, везде с тобой обращаются как с последней задницей, везде надо только подавать, а не готовить, везде обманывают клиентов, так что удовольствия от этого никакого.
— Почему вы не найдете себе что-нибудь другое?
— А я ничего другого не умею. И я, черт возьми, люблю готовить. Вот дерьмо!
— Вы не любили своего шеф-повара?
— Конечно. Его никто не любил. Он был отвратительной задницей, других слов нет. Но они все такие. Я не знаю ни одного приятного, культурного шеф-повара. И с этим надо смириться.
— Неужели это не причина, чтобы убить такую задницу? — Бредов ухмыльнулся, и Алекс улыбнулся ему в ответ.
— Нет, это не причина убивать такую задницу.
— Вы вечером поссорились с шефом?
— Мы ссоримся каждый вечер. В этом нет ничего необычного. Но в тот вечер, собственно, большого скандала и не было.
— Значит, потом вы ушли?
— Да, И довольно быстро. Хотелось поскорее уйти из этого свинарника:
— А потом? Что вы делали после того, как ушли из ресторана «Раутманнс»?
— Я задумался, могу ли выпить где-нибудь пива.
— И?
— Я не мог.
— Почему?
— У меня не хватало денег.
— Значит, вы пошли прямо домой?
— Нет. Не прямо.
— А как?
— Да тут пара коллег пошли выпить и пригласили меня с собой.
— И вы пошли с ними?
Алекс кивнул.
— Куда?
— К киоску с закусками на Штутти.
— Как долго вы там были?
— Без понятия. Может, минут двадцать. Где-то так.
— Это правда, что вы сказали: «Я сейчас пойду обратно. Я брошу эту работу, только заберу свои ножи, и конец. Маевски меня больше не увидит»?
— Да, правда. — Алекс сжал пальцы так, что они хрустнули.
— И что? Вы были там? Вы еще раз поговорили с Маевски?
— Нет! Я допил пиво и пошел домой. Я, собственно, хотел зайти в ресторан, но передумал. У меня не было желания снова видеть Маевски.
— Когда это было?
— Около часа ночи.
— И когда вы были дома?
— Где-то в половине второго.
— Это кто-нибудь может подтвердить? Вас кто-нибудь видел?
Алекс пожал плечами:
— Без понятия.
— Может быть, вы с кем-нибудь разговаривали по телефону?
— Нет.
— И что вы потом делали?
— Засунул кассету в видеомагнитофон. Как всегда.
— Значит, в ту ночь вы больше не заходили в «Раутманнс»?
