Устроить вечер решили в просторной квартире милиционера Александра Мишеля, свободно вмещавшую сотню человек.
Слухи о готовящейся свадьбе разнеслись по Петрограду. Агенты Шаура (среди которых был и военмор Михаил Паньшин, слушатель политического института) рыскали по адресам и приглашали всех на вечер. Ничего не подозревавший об облаве Лев Савицкий придумал сценарий действа вместе с Евгением Киселевым. Оба профессионально танцевали и были известными в богемном Петрограде актерами-травести. После сбора гостей, около 10 часов вечера в небольшой комнате должен был состояться обряд венчания с танцевальными элементами из первого действия балета «Жизель». Посаженым отцом выбрали Александра Мишеля, посаженой матерью – князя Георгия Авалова. Последний должен был благословить молодоженов хлебом и солью. Затем процессия перемещалась в большое зало, где пару поздравляли, после чего Лев Савицкий переодевался в другой костюм, исполнял два балетных номера. Вечер заканчивался общими танцами и попойкой.
Идея и сценарий всем понравились до чрезвычайности. Вечеринки с переодеваниями устраивались многими, но свадьба была разыграна лишь однажды, в декабре 1920 года на квартире у военмора Андреева. О ней потом много судачили в петроградских притонах и клубах.
И вот наступило 15 января 1921 года. Вечером на квартире Александра Мишеля в доме № б по Симеоновской улице собрались десятки гостей. Начался обряд венчания. Все шло по сценарию. Выход в зал, поздравления, поцелуи, фотоснимки на память. И вдруг – свистки, крики «стой», лязг затворов. Облава. В квартиру ворвались милиционеры. Начальник угрозыска Крамер занес в протокол: «Прибыли в указанную квартиру, застали 95 человек, частично переодетых в женское».
Шаур и последователи
И, кажется, вот он – звездный час под вод ника-детектива. Милиция прибыла вовремя, схватили почти сотню человек, большей частью военных, среди задержанных и главари организации, в том числе Бычков. Но горе-детектив просчитался – не учел, что именно будут говорить задержанные на допросах о нем самом.
Открылись прелюбопытные подробности, что Шаур был больше, чем просто другом Шиллинга, что он был завсегдатаем частных мужских притонов, посещал всем известные злачные места, бани на Бассейной и на Кирочной улицах, на Знаменской площади, Собачий садик за цирком Ченизелли, Летний сад… Обвинения сыпались ото всех. Из «агента» Шаур превратился в обвиняемого. Его отпустили, но с подпиской о невыезде, что не помешало ему собрать вещи и выехать в Тифлис, где след его простыл.
Следствие тем временем продолжалось. Допросы и очные ставки, вторичные допросы. Провели даже медицинское освидетельствование при участии Владимира Михайловича Бехтерева. Академик сказал, как отрезал: «Они не преступники, они психически больные». Признаков заговора следователи не обнаружили, хотя изрядно старались. Уголовной статьи за переодевание в женские платья не существовало, и в ноябре 1923 года дело было закрыто.
Но дело Шаура продолжало жить! В 1930 году сотрудники ленинградского представительства ОГПУ зафиксировали несколько случаев аморального поведения среди молодых военных. Началась тотальная слежка. Зазвучали разговоры о контрреволюции и заговоре с целью разложить Красную армию изнутри. Новые шауры расползлись по частным квартирам, публичным местам встреч и пивным. К 1933 году собралась внушительная пачка донесений. Оказалось, что в Ленинграде действует целая сеть «иностранных агентов», тлетворно влияющих на мораль и нравственность Красной армии. Летом 1933 года начались аресты. И это уже были другие аресты и другие допросы – в стиле человеколюбивых тридцатых годов.
С августа по ноябрь 1933 года взяли 175 человек. Среди них были и участники милой анекдотичной свадьбы 1921 года – Михаил Бычков, Евгений Геркен-Баратынский, Николай Петров, Александр Мишель… Многие получили десять лет исправительно-трудовых лагерей. Тогда это казалось огромным сроком, каким-то сверхжестоким наказанием. Никто и не знал, что это лишь начало масштабной сталинской операции по искоренению инакомыслия и будут наказания и пострашнее.
Под мягким контролем
Во второй половине двадцатых НЭП все еще кружил головы и выдувал из карманов наличные. Люди азартно бегали по улицам, шумно роились у входов в универмаги, носами липли к витринам с накрашенными вертящимися манекенами, будто живыми. Парикмахеры стрекотали сталью, брадобреи лязгали золингенами, автомобили спорили клаксонами с кучерами, кучера нахлестывали ротозеев, булочники орали про «румяные только из печки», постовые свистели, трамваи звенели, люди бегали, швыряли деньгами. Напрасно старались газетчики. Из всех последних новостей граждан интересовала лишь одна – НЭП пока разрешен. И нужно успеть, нужно урвать свое.
Еще разрешалось быть модным. Журналы сыпали сочными описаниями парижских пальто, тайеров, платьев и шляп: «Носят костюмы английского покроя, смокинги, костюмы “фэнтези”, с костюмами спортивного жанра одевают замшевые жилеты, многие весенние платья застегиваются на спине, необходимо отметить маленькую сенсацию – на парижских шляпах начали появляться (хотя и робко) давно забытые “эспри”»[105].
Читательницы старательно заучивали модные советы: «Обычно блондинкам к лицу зеленый, лиловый, синий, белый, красный цвет. Брюнеткам – яркие цвета: зеленые теплых оттенков, золотистые и табачные. Шатенкам – больше всего серо-розовые, серо-голубые и все неопределенные цвета»[106]. Нэпманшам, которые не могли себе позволить остромодные пальто из леопарда, рекомендовали хитрый прием: «Леопардовый мех очень искусно выделывается из кроличьих шкурок. Предварительно шкурка выделывается, и на готовую шкур icy с обрезанным ровно ворсом накладывают кожаный трафарет с узором из шкуры леопарда. Окраска производится анилиновыми красками и дает поразительные результаты – полную иллюзию леопардовой шкуры. Для этого выбирают кроличьи шкурки с натурально-песочной и желтоватой окраской. Вполне возможно приготовить такой леопардовый мех дома, при некотором умении рисовать и сноровке»[107].
Весенние моды на страницах «Женского журнала»
1927 год. Архив О. А. Хорошиловой
Рисунок элегантных демисезонных нарядов
«Женский журнал», 1927. Архив О. А. Хорошиловой
