– Я любил тебя, – промямлил Монтегю. Было непонятно, кому он это сказал – то ли образу Эвелин, то ли Гермионе.
Содержательница борделя презрительно повела плечами:
– Не слишком, – возразила она. – Всегда – не слишком.
Глаза Монтегю закатились ко лбу. Он резко опрокинулся навзничь и с глухим стуком растянулся на полу. Оцепенев от неожиданности, уставшие люди могли только смотреть, как его тело трясется и вздрагивает в каком-то приступе.
– Видишь, что ты наделала, – мягко упрекнул ее русский.
– Так ему и надо, – злорадно усмехнулась Гермиона. Она отвернулась от этого зрелища и взяла русского за руки: – Ты проводишь меня отсюда, Ярослав?
– Не оставляй меня, пока это не закончится, – умоляла Герцогиня.
– Ни за что, – Джоко обнял ее за плечи.
– Я хочу уйти, – пояснила она, – но чувствую, что должна остаться, сама не знаю, почему. В конце концов, все это меня не касается.
– Он гной отец, – напомнила Мария. Молодая девушка неуважительно фыркнула:
– Я даже не ношу его имя. Просто мне любопытно, чем все кончится.
– Мы останемся с тобой.
– В таком случае мы с Питером увезем Мелиссу и детей, – предложила Эйвори. – Тогда вы не будете беспокоиться за них, пока все эти неприятности не закончатся. Бедным детям давно пора спать.
Лицо старой леди было неприятного серого оттенка – верный признак того, что она измучена физически. Однако ее глаза сверкали необычным интересом и любопытством.
Пан и Бет сидели на красном плюшевом диване, прижавшись друг к другу. Их глаза были закрыты.
– О да, пожалуйста, – Мария взяла свою хозяйку за руки. – Я не знаю, чем мне отплатить вам за все.
– Чепуха, – Эйвори наклонилась и поцеловала Марию в щеку. – Такого захватывающего времяпрепровождения у меня не было в течение долгих лет. Я думала, что для меня все кончено. Я была уверена, что до конца своих дней обречена писать письма, – она оценивающе оглядела занавески из красного бархата и с золотыми кистями. – А теперь я побывала в таких местах и повидала такое… Да еще в компании красивого жулика, – она ласково погладила щеку Джоко и, улыбаясь, отошла от них. – Идем, Питер. Возьми на руки младшую девочку. Как ее зовут?
– Панси, – сказала Герцогиня.
– Да, возьми Панси. А ты, Берт, возьми…
– Бетти.
– …Бетти. Идем, Мелисса. Нам всем нужно хорошо выспаться.
В салоне появился доктор. Он оглядел пациента, его рот сложился в неодобрительную гримасу.
– Дорогая леди, – вздохнул он, обращаясь исключительно к леди Кларисе, которая встала ему навстречу. – По моему мнению, он слишком нездоров, чтобы его было можно перевозить.
– О нет!
– Его состояние угрожающее. Я опасаюсь, что поврежден мозг. У него на правом виске вмятина более дюйма в диаметре и в четверть дюйма глубины.
– Вмятина?
– Да, мэм. По-моему, одна из костей его черепа сдвинулась. Несомненно, с ним случился удар.
Клариса потрясенно опустилась на стул.
– Боже милостивый! Он сможет жить с этим?
– В общем, да. Остается ждать, полностью он оправится, частично или совсем не оправится.
– Его можно оставить здесь, – сказала Кэйт.
– Это бордель, – с трудом выговорила леди Клариса.
– Будет только справедливо, если он останется здесь. Он владелец этого здания и имеет долю в бизнесе, – Кэйт сидела в кресле перед камином, том самом, с которого встал Монтегю, чтобы выслушать тираду, приведшую его к удару. Она встала с него – строгая фигурка в черном, с белым от пудры лицом и кроваво-красными от помады губами. Ею словно бы руководила какая-то цель. – Это хороший бизнес. Он получает с него много денег.
Доктор неодобрительно огляделся вокруг, затем смирился с неизбежностью:
– Так будет лучше всего, хотя бы на первое время.
– Мы обеспечим ему хороший уход, – сказала Кэйт. – Чарли будет купать его, а девочки будут по очереди кормить. Я буду давать ему лекарства.
– Но это такая обуза, – заметила леди Клариса.
– Вовсе нет, – Кэйт по-кошачьи улыбнулась. – В каком-то смысле это его дом. В документах везде стоит его имя.
Клариса неуверенно взглянула на Герцогиню:
– Вы моя падчерица.
– Забудьте это.
– Но я не могу. У Теренса большое состояние. Часть его по праву принадлежит вам, – она сглотнула. – Бетани и Джульетта наполовину ваши сестры.
– Я не прикоснусь ни к единому пенни из этих денег, – заверила ее Герцогиня. – Пусть они считают, что Джордж был их братом. Пусть скандал заглохнет.
Клариса облегченно улыбнулась, но затем напряглась:
– Этого слишком мало. Я скажу юристам Теренса, чтобы вам выплатили четверть суммы.
– На самом деле вы этого не сделаете.
– Сделаю. Как вас зовут?
– У меня нет имени, – отвела взгляд Герцогиня.
– Нет имени? – Клариса приложила руку ко рту.
– На улицах меня зовут Герцогиней.
– Но как вас звали здесь? Как вас звала эта женщина?
– Отродьем.
Леди Монтегю повернулась к Ревиллу и Стиду:
– Я еще не слышала ничего чудовищнее. Я уверена, что вы, джентльмены, согласитесь со мной. Я призываю вас в свидетели, и вас, Мария Торн, и вас…
– Джоко Уолтон.
– Да. Будьте все свидетелями этого. Если потребуется, вы придете в суд, когда я буду оформлять бумаги.
Все кивнули.
Затем она обратилась к Герцогине: – На счете, который я прикажу юристам открыть для вас, должно быть имя. Вы можете взять их или оставить, но положенная вам доля будет выплачена и помещена в банк на имя Эвелин Монтегю.
Когда все вышли на улицу, уже светало.
Стид, прощаясь, приподнял шляпу, поймал кеб и отправился в «Гэзетт». У него была самая великолепная статья за всю свою карьеру и еще больше пищи для рассуждений на эту тему. Мысли о том, что девочек вроде Панси и Бетти могут совершенно безнаказанно похитить для проституции и нет законов, которые защитят их, густо роились в его мозгу.
Что-то нужно было делать. Влияние прессы должно быть приведено в действие. Пока он ехал по пробуждающимся улицам, образ кампании по борьбе с этим беззаконием складывался у него в голове.
– Я заберу у вас этого вора, мисс Торн, – сказал Ревилл в пространство, глядя на удаляющегося журналиста.
Джоко опустил плечи.
