О исключительной древности подобного восприятия бога свидетельствует и то, что похожий образ присутствует уже в проповеди Заратуштры, жившего, по оценкам современных ученых, на рубеже второго и первого тысячелетий до н. э. Обращаясь к своим последователям, иранский пророк в конце 45 йасны обещает им защиту со стороны почитаемого ими верховного бога Ахура Мазды:
Против дэвов и против смертных,
Замысливших противное замыслить,
И от других,
кто правильно мыслят,
Спаситель, дома хозяин по Вере Святой,
Друг, брат или отец — Ахура Мазда[705].
Как видим, в этом фрагменте бог, по словам Заратуштры, оказывается Спасителем, хозяином дома, другом, братом или отцом. Образ грядущего Спасителя объясняется общей эсхатологической устремленностью учения создателя первой монотеистической религии. Что касается домохозяина, то это достаточно темный пассаж, поскольку давший указанный выше перевод И.М. Стеблин-Каменский в своих комментариях к указанному месту по-разному трактует его. Однако заключительная часть предложения сомнений не вызывает: бог в нем выступает как друг и брат, т. е. соплеменник, или как непосредственный предок — отец. Отсутствие в данном фрагменте образа бога-царя также легко объяснима: Заратуштра жил и проповедовал еще в ту эпоху, когда у иранцев еще не сложилось развитой государственности, и власть принадлежала племенным вождям, а не объединявшему их царю. Если в исходном тексте иранский пророк действительно имел в виду бога как хозяина дома, то он ассоциировал его с первичным носителем власти и авторитета в патриархальном догосударственном обществе. Кроме того, оттенок властности присутствует и в облике грядущего Спасителя, который, согласно зороастрийскому учению, должен был окончательно победить Зло и установить царство Добра и Истины на всей Земле. С учетом рассмотренных различий характеристики бога в проповеди Заратуштры и в древнерусском поучении против язычества более чем похожи. В обоих бог выступает не только как верховное существо, но одновременно как предок (определяемый как три поколения в древнерусском тексте и просто как отец в иранском), племя (с детализацией как друг и брат в йасне) и в качестве носителя власти (достаточно слабо выраженной в иранском тексте и отчетливо в древнерусском, что обусловлено их созданием в различные исторические эпохи), что говорит о происхождении данного необычного понимания божества из единого источника. В силу отсутствия других параллелей вряд ли можно говорить об общеиндоевропейском происхождении данного образа. Вместе с тем, поскольку проповедь Заратуштры не затронула кочевые ираноязычные племена, а у скифов, с которыми в историческую эпоху контактировали славяне, подобного восприятия божества не зафиксировано, следует датировать время возникновения подобного своеобразного восприятия бога эпохой славяно-индоиранских контактов в восточной половине начавшейся распадаться индоевропейской общности.
Возвращаясь к «Слову о посте», отметим, что нарисованная в нем картина, когда бог одновременно оказывается и прадедом, и дедом, и отцом, и самим народом, находит свое неожиданное соответствие в данных древнерусского языка. Рассказывая под 983 г. о смерти двух варягов-христиан, отца и сына, убитых киевлянами за насмешки над их богами, автор Лаврентьевской летописи использует один крайне любопытный оборот при описании с христианских позиций посмертной судьбы мучеников новой веры: «и си отѣника. приемше вѣненьць нбсныи състми мчнки и првдники»[706]. Ф.П. Филин, одним из первых обративший внимание на странное слово отѣника, отметил, что оно обозначает отца и сына вместе, как одно понятие. Тот факт, что данный случай является единственным примером его употребления во всей древнерусской литературе, свидетельствует о чрезвычайной архаичности этого термина. Обозначавшее одновременно «отца и сына» др. — русск. отѣника оказывается разительной этимологической параллелью зафиксированному в рассмотренном поучении против языческого представления о боге как прадеде, деде и отце одновременно. Два абсолютно не связанных друг с другом примера, один из сферы этимологии, а другой из сферы религиозной борьбы христианства с язычеством, красноречиво говорят о наличии обусловившего их единого мирочувствования, причем мирочувствования настолько древнего, что оно оказывалось непонятным не только в современное время, но и в эпоху средневековой Руси, когда данное слово окончательно выходит из употребления. Разобраться в сути этого мирочувствования и времени его возникновения нам поможет этимология русского слова отец. О.Н. Трубачев установил, что в основе слав, оtьсь лежит множественное значение «отцов», выведя следующую этимологическую цепочку: otьсь<att-iko-s<atta. Подчеркнув, что в старину каждый род знал своего предка, исследователь так обосновал странное на первый взгляд множественное значение интересующего нас термина: «Это можно объяснить тем, что при родовом строе каждый кровный родич по восходящей линии (т. е. реальный отец, дед, прадед) мог считаться отцом любого младшего кровного родича, т. е. реального сына, внука, правнука. Вернувшись к слав, otьсь и уже будучи знакомы с его этимологической структурой, мы можем придти к тому выводу, что первоначально члены рода употребляли термин otьcь как название ближайшего отца, который сам был в сущности «отцов» (att-iko-s), т. е. происходил от старшего, общего отца (слав. оtъ, и.-е. atta)»[707]. Таким образом, становится понятным как изначально множественное число у славянского отец, обозначавшего собой всю совокупность предков, так др. — русск. отѣника, объединявшего в единое целое отца и сына, а если брать в более широком контексте, предков и потомков в их неразрывном кровном единстве. Данное архаичное представление и основанное на нем мирочувствование могли возникнуть у наших далеких предков только при родовом строе, т. е. еще в первобытную эпоху, и становится анахронизмом уже в ХII веке, когда слово отѣника исчезает из оборота. Достаточно наглядно принцип отеника изображен на Збручском идоле, на котором и люди, и небесные боги в своей совокупности образуют единство в составе космического Первобога, которому и посвящен данный идол.
Кроме того, в эпоху Средневековья мы видим еще одно проявление данных воззрений, на этот раз в княжеской среде. Речь идет о неоднократно упоминающейся в летописях «отчей и дедней молитве» умерших предков, помогавшей их живым потомкам. Поскольку предки эти были неканонизированы, а сама эта молитва имела вне-церковное происхождение, то, как показал в своем исследовании B.Л. Комарович, эта «отчяя и дедняя молитва» имела не только отчетливо выраженное дохристианское происхождение, но являлась явным пережитком языческого родового культа, бытовавшего в среде Рюриковичей[708]. Интересно отметить, что зачастую в числе небесных заступников упоминается не два, а целых три поколения умерших предков-иокровителей того или иного князя. Так, например, при описании победы владимирского князя Михаила Юрьевича над Мстиславичами в 1176 г. Лаврентьевская летопись отмечает: «И поможе Бъ Михалку. и (брату его Всеволоду) оца и дѣда его млтва и прадѣда его»[709]. В данном случае мы видим полное соответсвие произносящих молитву за своего потомка предков с перечнем тех предков, с которыми отождествляется бог в «Слове о посте». Понятно, что представление о предках-защитниках ныне живущих людей, оказывающихся после смерти соединенными со своими богами и из потустороннего мира продолжающих оказывать покровительство своим потомкам, с которыми они неразрывно связаны кровными узами, в истоках своих зародилось в эпоху первобытного общества. Как данные этимологии, так и поучение против язычества однозначно фиксируют нерушимое единство отца и сына, предка и потомка, бога и порожденного им племени, в результате чего весь русский народ и оказывается одним коллективным «Дажбожьим внуком». Это подразумевает, что божественное начало незримо пребывает в славянском племени, которое не только оказывается за счет этого внутренне едино, но и составляет единое целое с солнечным божеством. Данный вывод полностью соответствует особенностям развития первобытного родового сознания, выделенным А.Е. Лукьяновым на основе сравнительного анализа индийской и китайской традиций: «Концентрированное родовое сознание выражается в системе природно-родовых первопредков. Каждое поколение вещей и людей имеет своего первопредка, который генетически связан с общим природно-родовым первопредком. При тождестве природы и человека общим первопредком выступает сам род и занимаемая им территория… Обобщающая сущность природно-родового первопредка во всей полноте распространялась на каждого индивида и вещь и индивидуализировалась в них. (…) Таким образом, отдельно избранные природная вещь-первопредок и человек-первопредок становились явлениями всеобщего природно-родового обобщения.
