— В Кремль! — приказал быкобраз.
Пока мы ехали я нежно думал о матушке. Ты жива, моя старушка? Интересно, что ты сейчас делаешь? Разница во времени между Среднерусской возвышенностью и Средним Западом девять часов. Наверное, пьешь кофе с госпожами Мэнсфилд, Ламсдорф и Пози на патио и рассказываешь о жизни сына в далекой Москве. Может быть, даже даешь дамам понять, что я не совсем тот, за кого они меня принимают. Дамы умиленно слушают слова материнской любви и гордости. Нет-нет, а одна из них да скажет: «Жаль, что Роланд сейчас за границей. Ему бы очень понравился этот эклер».
Наша моторизованная кавалькада промчалась по Охотному ряду, обогнула Манежную площадь и остановилась у Исторического музея.
Члены Когорты и бодигарды начали выгружаться. Я хотел было вскочить на автобус или даже на «Humvee», дабы воодушевить моих приверженцев пламенным приветственным словом, но передумал. В русской истории уже бывали случаи, когда (анти)народные вожди залезали то на броневик, то на танк и говорили оттуда речи. Лучше я буду неповторим!
Я вошел на Красную площадь, а вслед за мной — колонны Когорты.
Минута-другая — и я стою перед Спасской башней, окруженный сторонниками и посторонними. Чтобы мой народ мог меня видеть, время от времени я делал антраша, волнующе взлетая вверх.
Вокруг раздавались вопросы и предположения.
— Делегация, что ли, приехала?
— Американцы кино снимают.
— А в кожаных брюках кто там прыгает?
— Ричард Гир.
— Нет, Джордж Клуни.
— А это не Мик Джэггер?
— Тоже скажешь. Джэггер же пенсионер, разве он так скакать будет!
— Ш-ш-ш. Тот, который в кожаных брюках, хочет что-то сказать.
Речь на Красной площади
Дамы и господа! Милые мои подданные! Члены Когорты Верных! Горожане и прохожане!
Семь веков смотрят на нас с этих стен. Здесь мельтешили монголы, слонялись стрельцы, пировали поляки. Здесь прогуливался Наполеон, проходили советские парады и похороны, демонстрировали демократы, выступал Поль Маккартни.
Красная площадь… Ее территория была то трагической, то туристической, но всегда что-то значила для обитателей и завоевателей Москвы.
Сегодня прекрасная поверхность этого места как бы улыбается нам, и бравая брусчатка блестит особенно бодро. Кремль красуется, на меня любуется!
И недаром!
Мы пришли сюда с высокой думой на челе: восстановить связь времен. Двадцатый век в России как-то не удался, но в двадцать первом, я уверен, ваша-наша страна разойдется!
Представляюсь. Роланд I, император. Мама была русская, отец — американец.
Я беру власть ради благоденствия отпрыщей великой державы. О том, как много значат для меня чудесные русские человечки, мне напомнил сегодняшний визит в дом Гасхола Торезовича и Роксаны Федоровны Водолеев. Их ребятки очень сладки!
Маленькие Дантон, Демулен, Гильотина и миллионы других детей вырастут в прелестной стране, где везде царит счастье — счастье и я. Взрослые тоже возрадуются, ибо самая популярная водка по названию «Харингтоновка» будет стоить всего полтинник за пол-литра. Как чудесно в этом царстве-государстве! В нем правит добрый монарх, живущий в роскошном дворце культуры и окруженный важными вельможами и веселыми вельможками. И все население от мала до велика пребывает в сказке! ¡El sueño hecho realidad![311]
Пришло время последовать зову истории! Вперед, мои прекрасные подданные!
* * *
Грянул хор бодигардов.
У народа из горла
Льется песня про царя.
«Русью Ролик управляет,
Он свободу умеряет:
И закон, и произвол.
К нам в страну орел пришел.
Ролик-батюшка пригож.
У рубля обмен хорош.
Едь в Испанью, если хошь,
Покупай джинсовый клеш,
Дачу строй или таунхаус.
Кайф кругом. Окончен хаос!»
Раздались ахи и аплодисменты. Толпа свидетелей события века все увеличивалась. Ликующе звучали голоса:
— Американские киношники набирают статистов.
— К коменданту Кремля приехал комендант Белого дома.
— Сейчас начнется раздача дисконтных карт универсама «Дьюп».
— Где здесь запись?
— Я в очереди первый.
Вдруг толпа пришла в волнение. Раздались милицейские свистки, затрещали языки и выстрелы.
Я запрыгал высоко-высоко, чтобы разглядеть, в чем дело. Наискосок по Красной площади бежал Варикозов, срывая со встречных женщин колготки. При этом он вопил во весь голос:
— Одежда должна быть национальной по форме, естественной по содержанию. Все носящие синтетику лишаются благодати Божьей!
Веня наконец дошел до ручки — или ножки.
Взвод милиционеров окружил размахивающего прозрачными трофеями традиционалиста и повалил его наземь. Крики заглохли. Я хотел было выручить Веню из беды, но передумал: революции, даже радостные, без жертв не делаются.
Вновь зашумела народная молва.
— Смотрите, чеченского боевика поймали!
— Ишь ты бородища какая.
— Говорят, это полевой командир.
— Или мулла ихний.
А толпа продолжала расти. И все ждут, что я буду делать дальше!
Ко мне подскочил Матт. Надраенный чайник празднично сверкал в лучах солнца.
Бывший студент качнул колпаком.
— Your Majesty![312]Мое место здесь, на Красной площади. Я стану юродивым хитом Москвы, как Иваныч в опере «Борис Годунов». Тогда Анна Курникова бросит Энрике и полюбит меня. Мы с Анной поедем в Гретхен, штат Иллинойс. А там — пахать, сеять, жрать, рожать!
Я державно дал убогому Уайтбагу добро и отпустил его искать свое счастье.
Отпал еще один сподвижник. Ряды Когорты в очередной раз поредели.
Но мы продолжаем идти вперед…
* * *
Кремлевский Дворец — очень большой. Мы пробыли здесь уже два часа. Два часа странствий по замечательному зданию, выстроенному архитектором К. А. Тоном для моих царственных предшественников.
И во дворце я продолжал привлекать интерес сотен счастливчиков, волею истории оказавшихся там, где решалась судьба великой страны. Стены дрожали от гула голосов и топота ног. Я шагал из зала в зал, стройной спиной ощущая поддержку туристов и монархистов. Воодушевленный энтузиазмом масс, процитировал им слова поэта:
