Стало быть, я лечу?..
Я парю. Мне пора. Наступает рассвет. Меня держит его невесомость — самый надежный и прочный оплот. Библейская твердь. Неразъятость истока… Выходит, я все же смогла; у меня получилось. Теперь — я — навеки — ЦЕЛА!..»
— Полагаю, мы справились, — сказал Дарси, складывая стопкой листы.
— Георгий, скажу откровенно, я за вами подглядывал, пока вы писали вот эту страницу. Меня обуревало желание пасть на колени и помолиться — такое у вас было лицо. Браво, Суворов! Я вас поздравляю.
— Спасибо, Жан-Марк. Вы тоже поработали на ура.
Расьоль покаянно вздохнул:
— Признаюсь, меня подмывало добавить побольше ее похождений: парижских клошаров, лондонский Сохо, будапештских цыган…
— Вы вовремя остановились… Что ж, дело сделано. Кстати, мы уложились ровно в три дня.
— Сперва я не очень-то верил в эту затею. Выпади мне начинать, я бы просто сбежал. Тот редкий случай, когда первым быть ни к чему.
— Потом бы вернулись. Ведь вы любопытны, Жан-Марк. А разбить сутки натрое меня побудила случайность: пробило три часа дня, по Вальдзее плыли как раз три одинаковых парусника, над виллой кружили три птицы, у меня в трех углах скопились три паутины. Опять же — двадцать четыре часа…
— Легко делятся на три.
Дарси кивнул.
— Труднее всего мне лично было вписаться в тональность.
— Это, Суворов, всегда труднее всего. Особенно если приходится петь драматическим женским контральто. С моим басом…
— У вас получилось, Расьоль. Спасибо, что вы подсказали включить в общий текст и дневник.
— Компиляция вымысла, Оскар, и измышлений реальности. Имеем на выходе нотариально заверенный акт.
— Вопрос в том, как с ним быть?
— Опять кинуть жребий.
— Согласен. Георгий, вас, надеюсь, не затруднит?..
Суворов взял чистый лист, разорвал пополам и сказал:
— На одной ставлю плюс. На другой будет минус.
Потом сжал кулаки и спросил:
— Кто из вас?
— Разумеется, Оскар. Он у нас первый…
— Оскар?
— В правой. Нет, секунду! Лучше — в левой.
— В левой — минус.
— Бросайте «Психею» в огонь!
— Вы как будто бы рады, Расьоль? Вам не жалко?
— Мне жалко. Но лучше — в огонь. Так рукопись будет сохранней.
Они помолчали. Суворов взялся за стопку, подержал с полминуты в руках, потом, побледнев под висками, тихо вдруг предложил:
— Может, сделаем копию?
Расьоль покачал головой:
— Не выйдет, дружище. Зачем нам ее предавать? Швыряйте в камин!
Суворов бросил. Пламя съежилось, треснув душой, черно-красно всплакнуло пугливой слезой, но уже через миг расправило крылья, вспорхнуло. Камин издал стон.
— Какой сладострастник огонь! Прощай, Лира фон Реттау. До встречи — лет через сто…
— Закурю-ка я трубку.
Суворов молча смотрел на огонь.
— Посыпать голову пеплом, коллега, не нужно: все это — ли-те-ра-ту-ра.
— Конечно, Расьоль.
— И Лира фон Реттау — литература.
— Конечно. Как, впрочем, и мы…
Дарси вмешался:
— Боюсь, что мы — меньше.
— Зато мы — ее воля, — вступился Жан-Марк. — Ее животворящая и пепелящая воля.
— Душеприказчики тайны, — произнес тусклым голосом Суворов.
— Скажем так: распорядители неудавшихся похорон.
— По крайней мере, нам удалось не убить. Значит, все еще будет шанс ее воскрешения.
— По крайней мере, мы попытались о чем-то спросить.
— Не о чем-то, Суворов. В том-то и штука: совсем не о чем-то…
— Да, Оскар. Вы правы. Мы осмелились. Путь и Истина. Хризантема и Меч… На целых три дня мы вернули себе заглавные буквы.
— Остается пустая формальность, — Расьоль положил перед ними блокнотный листок. — Вот, поглядите.
Дарси одобрил:
— По-моему, очень неплохо. Raul Titre и Era Luretti. Мне нравится. Георгий, а вам?
— Звучит каверзно. Если учесть склонность эры подписывать титрами каждый свой необдуманный шаг…
— Имена вы пошлете по почте Гертруде? Приложите туда же и банковский счет. Автограф на нем ставить не нужно: Элит — та и так все поймет.
— Что это? — Суворов вздрогнул. — Поглядите в окно!
Расьоль встрепенулся:
— Фонтан! Он забил. Неужели…
Суворов под нос бормотал:
— Прямо чудо… Преображение замка подле найденной чаши Грааля…
— Симпатично, Жан-Марк. Поздравляю. Кого же вы наняли?
— Ну, Оскар, чертов вы сноб! При всех грозных достоинствах в вас есть весьма ненавистный мне недостаток: вас нельзя обмануть. Потому-то я вам не завидую.
— Признаюсь, я себе тоже.
— Так кого вы там наняли, хитрый француз?
— Сына священника. Способный мальчишка. Увлекается диггерством. Кран нашел в полчаса. Ну же? Дождусь я когда-нибудь аплодисментов? Оцените забаву хоть вы, мой доверчивый друг!
— Можно мне попросить об услуге? Когда в другой раз вам прибудет на ум сделать коллегам приятное, наймите в помощники вашу подругу.
— Адриану?
— Женитесь на ней. Выйдет прекрасная пара. Она вас научит не лгать и не красть, вы ее — плодоносить. Женитесь вы, старый упрямый осел!..
— Аминь, — сказал Дарси. — Самое время прощаться.
— Теперь вы куда?
— Не знаю. Пожалуй, начну с логопеда.
— Ну а мне — к окулисту.
— Угадайте с трех раз, куда пойду я.
Расьоль пожал руки обоим:
— Бесспорно хотя бы одно: из всех чувств мы не утратили важнейшее — осязание.
— Скорее вернули его… — скорректировал Дарси и довольно внезапно спросил: — Георгий, у вас не найдется случайно бутылочки водки? За эти недели бар оскудел.
Суворов ему улыбнулся:
— Случайно найдется. Жан-Марк, вы спешите?
— Ничуть. А потом, как напьемся, пойдем все втроем полоскаться в фонтане Бель-Летры. Сцена главная и последняя: Омовение… Причем с большой русской буквы. Вот где будет достойный финал!..
АДДЕНДУМ (Гиппокрена) Из всего необъятного сонма известных сюжетов краеугольными мне представляются два.
Один из них — миф о Лилит. Первой женщине, сотворенной, подобно Адаму, из той же божественной глины и того же священного пламени, а потому уже равной ему, с чем Адам был не в силах смириться. Не переспорив мужчину, Лилит в гневе покинула рай. На смену ей пришла Ева — изначально неравная, благонравная и покорная Адамова кость, ибо махнувший рукою в досаде Всевышний создал ее из кривого ребра, подчеркнув уготованную ей навеки согбенность. Так вместо Женщины появилась жена, а Лилит была окончательно предана сплетней, превратившей ее в кровожадного демона, пожирающего малых детей. Это она, по расхожей молве, уговорила Еву из мести вкусить от запретного плода. Она же причастна к рождению Каина — первого братоубийцы. Лилит еще и жена Сатаны, насылающая на людей всевозможные порчи. У нее девять имен, столь ужасных, что она сама же их и страшится. Она предстает то коварной змеей, то ночным привидением, осаждающим спящих и преследующим по пятам бредущих по пустынным дорогам паломников.
