И Иисус прочитал нараспев прекрасные и непонятные стихи Исайи:
Кто поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца Господня?
Ибо Он взошел перед Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему.
Он был презрен и умален перед людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что не ставили Его.
Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом.
Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились.
Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу: и Господь возложил на Него грехи всех нас.
Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих.
От уз и суда Он был взят; но род Его кто изъяснит? ибо Он отторгнут от земли живых; за преступления народа Моего претерпел казнь.
Ему назначали гроб со злодеяниями, но Он погребен у богатого, потому что не сделал греха, и не было лжи в устах Его.
Но Господу угодно было поразить Его, и Он предал Его мучению; когда же душа Его принесет жертву умилостивления. Он узрит потомство долговечное, и воля Господня благоуспешно будет исполняться рукою Его.
На подвиг души Своей Он будет смотреть с довольством; чрез познание Его Он, Праведник, Раб Мой, оправдает многих и грехи их на Себе понесет.
Посему Я дам Ему часть между великими, и с сильными будет делить добычу, за то, что предал душу Свою на смерть; и к злодеям причтен был, тогда как Он понес на Себе грех многих и за преступников сделался ходатаем.
Иисус оглядел недовольные лица двенадцати учеников, тяжело вздохнул и ничего больше не сказал. Никто не смел пошевелиться, даже подвинуть локоть, чтобы не нанести ему обиду, таким невыносимым было с виду его горе. Неожиданно все обратили внимание на его тяжелое дыхание и изменившееся лицо, словно он стал больше и величественнее с виду, и поняли, что надо ждать пророчества.
Прошло немного времени, и с его уст с пугающей силой полились слова.
— Аминь, аминь, я не буду пасти стадо! — громко крикнул он, схватил свой увесистый посох, украшенный цветами, и, напрягая все силы, переломил его о правое колено.
Ошеломленные ученики не сводили с него глаз.
— Аминь, аминь, дети мои, зачем делать то, что не принесет плоды? Зачем обижать чистых ради нечистых? Пусть овцы бьются в колючих кустах, пусть отставшая овца блеет в болоте, уходите все, забудьте о вашем долге передо мной! Возвращайтесь в загон, становитесь хозяевами, пойте весело, пляшите, пируйте с богатыми!
Петр подобрал с пола обломки палки из миндального дерева и печально уставился на них, словно ребенок, который не в силах оторваться от сломанной игрушки. Ничего не сказав, Иисус взял другую палку с вырезанными на ней полосами и, разломав ее, выкинул в окно.
— Учитель, где ты возьмешь посох? — с упреком спросил его Петр.
— Завтра утром отправляйся на бойню и принеси мне крюк мясника и его веревку.
Но тут пророческий дар отпустил его, и, усевшись поудобнее; он ласково улыбнулся ученикам. Все в нем переменилось. И его вид, и его настроение. Ученики робко улыбнулись ему в ответ.
Иисус похлопал Петра по плечу.
— Смелее, Петр, — сказал он. — Еще не конец! — Он заметил полные чаши, которые ессеи оставили нетронутыми. — Друзья, что мешает нам сегодня выпить и повеселиться? Я освобождаю вас от ваших обетов, если вы сегодня выпьете со мной как честные люди.
Иисус взял ближайшую чашу и осушил ее одним глотком, потом с размаху поставил ее на стол и весело запел галилейскую свадебную песню. Ученики тоже выпили, захлопали в такт в ладоши и тоже запели. Потом кто-то из них стал плясать на столе, щелкая пальцами и прислушиваясь к непристойным шуткам Фаддея и Симона Кананита.
— Слеза горя, слеза ярости, слеза веселья — нет, слеза веселья всегда лучше! Отдохните от проповедей, дети мои, и посмейтесь над этим миром.
Великую тяжесть он снял с их сердец. Не надо больше притворяться благочестивее, чем они есть на самом деле. Они были верны Иисусу и в хорошие, и в плохие времена, но теперь, когда он разрешил. терзав-шее их уже несколько месяцев сомнение и позволил им веселье, из-за которого они втайне ругали себя предателями, они любили его больше, чем когда-либо! Нет, это еще не конец! Израиль еще не готов к спасению. Можно ослабить путы на сердце.
Только Иуда, сославшись на болезнь, отказался от вина и около полуночи был единственным учеником, который мог стоять на ногах. Он успокаивал себя: «Не может быть. Я хорошо знаю Учителя. Он не из тех, кто поддается внезапному унынию, как это, кажется, с ним случилось. Он — царь. Царь по праву рождения. Он пойдет до конца. Значит, он притворяется? Притворяется, чтобы испытать нас? Завтра все станет ясно».
Однако на другое утро Иисус продолжал пребывать в том же странном настроении. Он напомнил Петру о поручении и выпил неразбавленного вина, которое настойчиво предлагал и ученикам. Иуде вспомнились слова Исайи: «Горе тем, кто с раннего утра ищут сикеры…» Когда Петр возвратился с крюком и веревкой, все вышли в сад и Иисус сказал Иуде:
— Я голоден. Залезь на смоковницу и сорви мне дюжину смокв.
— Они еще не созрели.
— Как? Нет ни одной?
— Нет, учитель, им еще не время.
Тогда Иисус, впав в ярость, вытянул вперед руку и торжественно призвал Червя, который сгрыз тыкву Ионы, точно так же поступить со смоковницей. Ее нежные листья начали вянуть, и к следующему утру она совсем засохла.
Тогда Иуда сказал:
— Учитель, а как же твоя притча о мудром крестьянине и смоковнице, что стала символом Израиля? Он не срубал ее, хотя она не плодоносила три года, а ты убил это дерево, не дождавшись даже положенного срока!
Иисус пренебрежительно рассмеялся.
— Ну и что? Разве ты не видишь кровь на моем новом посохе? Идемте со мной, дети скотобойни! Совершим сегодня великое деяние, благородное деяние, от которого вспыхнут сердца простых паломников. Очистим внешние дворы Храма и начнем с базилики царя Ирода.
И он повел их к Храму. Вино сделало свое дело. Удаль завладела сердцами и нетерпение — ногами. Еще раз учитель с учениками остановились выпить в харчевне возле городских ворот.
Иуда больше ничего не сказал, но в душе дивился больше прежнего: «Что бы это значило? Если Храм — идолище, то зачем чистить его? Особенно внешние дворы? Разве не он рассказал нам притчу о человеке, очищавшем внешнюю сторону чаши и блюдца, когда внутри была протухшая еда, и сравнил его с книжниками и фарисеями?»
