– М-м-м... – Степан замялся. В общем-то мечом это можно было назвать при наличии определенной фантазии. Только больше это походило на меч, нарисованный пятилетним ребенком, в руке какого-нибудь сказочного богатыря. На серьезное оружие это никак не было похоже. – Так... Ничего вроде. Слушай, Дем, ты уверен, что этим можно убить кого-нибудь серьезнее курицы?
– Человека я могу убить и алюминиевой ложкой, – сказал Демид. – А это оружие совершенно иного рода, христианин ты мой ненаглядный. Это – оружие против демонов. Для серьезной битвы с людьми оно, пожалуй, слабовато будет. Согнется после пары ударов. Да только с людьми я и не собираюсь сражаться. А демоны, знаешь ли, обычного оружия боятся не больше, чем слон – рогатки с жеваной бумагой. Демона даже напалмом не сожжешь – посмеется только! Для демонов форма не имеет особого значения. Для них содержание важнее. А содержание в этой хлеборезке – самое подходящее. Король Крыс будет в восторге.
Демид лукавил. Не был он уверен в силе своего оружия. Он понятия не имел, как должно выглядеть настоящее оружие против демонов. Он действовал по наитию. Тот, внутренний Я, конечно, знал, как это должно быть устроено. Но он упорно молчал. А потому Дема творил, руководствуясь своим вдохновением и в соответствии с имеющимися техническими возможностями.
А возможности его были очень ограничены.
– Там, внутри, пластина из стали, – сказал Демид. – Я закалил ее, как смог. Иначе этот меч завязался бы узлом после первого же удара. Серебро слишком мягко. Но зато оно и пластично. Мне удалось выковать две достаточно тонкие пластины и закрыть лезвие с обеих сторон. Я сварил эти пластинки по краям и заточил до остроты бритвы. А в середине просверлил железяку насквозь и проклепал лезвие по всей длине. Я зашлифовал все – почти не видно. Желобок для кровоспуска, правда, сделать не удалось. Ну и Бог с ним! Не до красоты. Зато я сбалансировал этот меч. Ты знаешь, что такое балансировка оружия, Степан? Это целое искусство!
– Слушай, а это что?!
Степан ткнул пальцем в распятие. Это было единственное, что осталось нетронутым от серебряного креста. Человечек-Бог в терновом венце, раскинувший руки, закрывший глаза. Демид аккуратно вырезал его из креста и прикрепил на основании лезвия, прямо над небольшой гардой, сделанной из нержавеющей стали.
– Не знаю... – Демид неожиданно смутился. – Мне показалось, что так нужно. Как некий символ... И вообще, у меня рука не поднялась бить молотком по этому распятию.
Степан благодарно взглянул на Демида. Теперь меч нравился ему больше.
– А у меня? Будет какое-нибудь оружие?
– Псалтирь возьми.
– Да ну тебя! – Степан разобиделся не на шутку. – Ты меня вообще всерьез не воспринимаешь! Может быть, меня убьют через несколько часов, а ты жив останешься. Ты же все-таки сильнее меня во сто крат! И знаешь все. А мне не говоришь ничего. Что там за враги такие? Что там за демоны? Сколько их будет? Вот буду лежать мертвым телом, а ты будешь смотреть на меня и думать, что допустил гибель мою и ничем не оборонил меня...
– А я и не собираюсь брать тебя, – бросил Демид. – Нечего тебе там делать. Совершенно нечего. Ни к чему твою душу губить. Убьют тебя там. Быстро убьют. Не заметят даже, что убили. Наступят, как дерущиеся быки на муравья, – и кранты! Оставайся тут.
– Я пойду, – угрюмо сказал Степан.
– Я даже не представляю, сколько их там будет! И как выглядеть они будут! Собственно говоря, я вообще не знаю, почему участвую во всей этой заварухе и кто ее затеял. Шансы у меня мизерные. Призрачные шансы выжить. И я вовсе не хочу, чтобы тебя пришибли со мной за компанию!..
– Не ври! – Степан зло сжал кулаки. – Хоть в эти последние часы не ври! Все ты прекрасно знаешь! Ты уже закончил свое расследование. И понял все, что нужно понять. И слабым себя ты тоже не считаешь! Ты разозлился, Демид! Ты по-хорошему разозлился! Я вижу, внутри тебя все так и бурлит. Конечно, завершенности еще нет. Нет еще той гармонии, о которой ты так всегда печешься. Для нее не хватает какого-то штриха. Но он появится! Я верю в это.
– А ты, оказывается, психолог! – Демид удивленно наклонил голову. – Ладно. Я пойду на компромисс. Я не возьму тебя с собой. Но и прогонять тоже не буду. Если что, выступишь на том свете свидетелем...
– Я пойду! – Видно было, что Степан колеблется между страхом и чувством долга. – А ты не волнуйся за меня, Демид! Все в руке Божьей! Ты не несешь никакой ответственности за меня...
– Несу. – Демид посерьезнел. – Мы в ответе за тех, кого приручили. И может быть, мне это будет мешать. Мне нужно будет полностью отключиться там. Стать автоматом. Машиной для убийства. И мысли о том, что нужно защитить и тебя, могут мне помешать. Но... – Демид улыбнулся, как-то по-детски, беззащитно. – Ты знаешь, это так трудно – быть совсем одному. У меня была небольшая армия. Два настоящих бойца. Лека и Кикимора. Я очень надеялся на них. А теперь мне приходится отдуваться за все одному.
– Я возьму топор. – Степа засуетился, пряча глаза.
– И Псалтирь возьми! Вдруг понадобится?
* * *
Они шли по березовой роще. Два человека. Один нес в руке серебряный меч, другой – огромный топор с причудливо выгнутой ручкой. И больше ничего у них не было.
– Почему так странно получается? – спросил Степан. – Такая великая Битва – и никакой торжественности. Это же Армагеддон!..
– Это для тебя Армагеддон. А для всех остальных людей – так, ничего особенного. Напишут в сельской хронике: «Еще двоих задрали волки». Да и какая торжественность тут может быть? Торжественность – она в храмах бывает. И в кино. А когда тебе кишки выпускают – какая тут торжественность? Суровая проза жизни.
– Нет, в самом деле?! – не унимался Степан. – Никакой подготовки специальной. Взяли топор да меч, на дорожку посидели и пошли. Может быть, какие-то специальные обряды нужно было выполнить? К Высшим Силам обратиться?
– Лишнее все это. Обряды – они для чего нужны? Для самоуспокоения. Для самообмана, если хочешь. Высшие Силы – если они с нами, и так нам помочь обязаны. Безо всяких церемоний и прочего словоблудия. А если плевать им на нас – что ж, так и надо нам, дуракам! Слишком много на себя взяли. А подготовка? Есть она, подготовка, Степан. Вся моя жизнь – это подготовка. Сражаться ведь за два часа не научишься. Я всю жизнь этому делу посвятил. Изнурял тело свое и душу свою так, словно мне не с человеками, а с демонами воевать предстоит. Да так оно и получается. Может быть, не напрасно я старался? Всегда я думал о каком-то высшем своем предназначении. Всегда узнать хотел, что это за предназначение такое, не мог я поверить, что просто так на свет рожден. Слишком много знаков тому было, что необычный я человек. А теперь вот узнал – и ни радости, ни просветления. Предназначение мое, оказывается, – убитым быть в лесной чащобе, сражаясь с кучкой отвратительнейших уродов, которых и Божьими тварями-то назвать нельзя...
Тихий, безмятежный летний вечер опустился на землю, теплыми мягкими руками обнял кусты и деревья, улыбнулся пташкам, шепнул что-то ласковым ветерком на ушко лесным зверям. Ничто не предвещало угрозы. И тем тяжелее идти было двоим путникам – знать, что, может быть, видят они благодать земную в последний раз, и никогда больше не присядут на шелковистую траву, и не будут больше теребить задумчиво цветок ромашки – любит – не любит, и не сдунут больше смешливо синего жучка, приземлившегося по глупости на ладонь, как на аэродром.
