Изербекова пуля достала, когда он наклонялся, чтобы взять из пирамидки очередную мину. Он и лежал с миной, зажатой в руках. Гулбе оторвало ногу в тот момент, когда он направлялся к Изербекову — попал под брошенную боевиками связку гранат. Воропаев, как и чеченец-юнец сидел у стены, автомат был сброшен в пространство, ограниченное широко расставленными ногами. И оба пистолета находились тут же. Вокруг него блестели покрытые росой гильзы. Их было так много, что Путин даже огляделся, поискал глазами другое оружие, из которого могли бы еще стрелять. Но заметил десантный нож с буро-темными подтеками на лезвии. Рядом — два невооруженных боевика, у обоих колотые раны. Здесь явно шла рукопашная схватка.
Он остановился, боль стала острой, почти непереносимой. Присел возле Воропаева, но почувствовав тошнотворный запах прокисающей крови, поднялся и отошел к кусту жимолости. И оттуда он начал другой счет: тех, кто лежал в разных позах и в разных одеждах. Это были рабы, кто как вооруженный, головами лежащими навстречу отряду боевиков. Вологодский омоновец Кострома, с оторванной правой рукой, лежал на боку, уткнувшись лицом в окровавленный камень. Никто не ушел, не сложил оружие и каждый плотью принял то количества металла, которое выписала ему эта бойня.
Он видел оранжевый крохотный бульдозер, у которого не было ветрового стекла, иссеченный пулями и осколками скребок, часть тела человека, укрывшегося за скребком… Когда президент подошел и пригляделся, узнал гиганта Бардина — пуля или осколок раздробили ему висок и потому часть головы находилась на тыльной стороне скребка.
Второй морпех Калинка лежал в пяти-шести метрах от бульдозера, за небольшим валуном, находящимся как раз напротив овального входа в подземелье. В руке зажат ствол автомата, рожок от него лежал в полутора-двух метрах от него.
Внимание привлек белый клочок бумаги — нагнулся, поднял. Чем-то нацарапано: «П. ушел вместе с полковником Ш. и своим телохранителем… Меня не жалейте, ведь и я никого не жалел…» «Как стихи, — пронеслось в голове, — неужели он в этот момент считал мой уход главным событием своей жизни? Как это понять?» — Путин поднял валявшийся магазин морпеха — ни одного патрона. Положение автомата и три лежащих рядом трупа боевиков говорили о том, что смертный бой закончился свирепой рукопашной схваткой. Которая, между прочим, ни для кого не стала победной.
Он вернулся к Бардину и из его автомата извлек рожок — то же самое, ни одного патрона…
Он снова огляделся: всюду мертвая пустота и полосы света, проникающие через выгоревшую сетку. В нескольких местах она обвисла до земли, в проемах блеклая рыхлость неба. В перспективе ущелья чернел остов вертолета.
Он нигде не мог найти Виктора Шторма. Под ногами были лишь фрагменты человеческих тел: отдельно нога в десантном сапоге, часть лица с бородой, еще полголовы, пряжки от амуниции, и среди мяса и слизи — крошечный наушник с фабрики глухонемых… «Возможно, он взорвал себя вместе с боевиками… Скорее всего так это и было», — подумал президент и опять почувствовал головокружение.
Взгляд прошелся по зияющим отверстиям, ведущим под скалы и он, минуту помедлив, направился под их своды. И опять перешагивая через трупы, позванивая пустыми гильзами, прошел к лифту, где его встретили приторные запахи. Однако Гараева на месте не оказалось. Бечевка, которой тот был связан и из которой он каким-то чудом освободился, белесой змеей извивалась на ступенях. Путин спустился вниз и остановился перед дверью, в которую ночью входили Гулбе с Виктором Штормом. Этот же путь прошел и Воропаев.
Свет от единственной лампочки был настолько слаб, что ему пришлось напрячь зрение, чтобы рассмотреть ближайшую перспективу. Осторожно ступая, он направился вглубь подземелья. Когда он подошел к яме и увидел там бездыханное человекоподобное существо, его охватила нервная дрожь. Он неотрывно смотрел на сложенные крест-накрест ручки, откинутый к стене огромный желтый череп Цвигуна, на совершенно чуждые для такого места яблоко и грушу, которые здесь оставил Воропаев, на черепок, в котором уже не было воды.
Какой-то едва уловимый звук привлек его внимание… Застыв на полушаге, он повернул голову и разглядел человеческий силуэт, который скользнул в проеме одной из боковых дверей…
Путин снял с плеча автомат и передернул затвор. «Не валяй дурака, Гараев, — голос его неожиданно громко разнесся под сводами пещеры. — Мы здесь с тобой одни и можем поговорить по душам…» Однако ему никто не ответил.
Приблизившись к дверному проему, он дернул за ручку и отступил в сторону.
— Послушай, Мегаладон, ты случайно не в курсе, кто расколошматил нашу тульскую роту? Молчишь, кролик… А кто убивал русских женщин и кто уморил нашего генерала? И тех, кто киснет в яме недалеко отсюда?
Через пару секунд в ответ раздался смятый, словно человек, произносивший эти слова, что-то жевал, голос:
— И тебя убью. Американцев убил и тебя убью… Тебе один раз повезло… когда ты сюда пришел, но отсюда тебе не выбраться…
Путин слушал, прижавшись к стене.
— Ну, кто выйдет, а кто здесь останется, решат наши боги… Меня интересует другое — к чему тебе война, ты же милиционер? Звал бы свой народ жить в мире, растить хлеб, уважать законы России… Не желаешь уважать, не уважай, это твое личное дело, но не будь душегубом, не убивай… Дай отдышаться народу. Тем более, твои вожди тебя бросили, ты теперь для них утиль…
— Я вспомнил твой голос… я знаю, кто ты, — возможно, у Гараева возникли серьезные проблемы с голосовыми связками, ибо слова его, прорываясь через хрип и горловой клекот, затухали на полуслове. — Мой народ будет меня помнить хотя бы потому, что я убил его главного врага — президента Путина. Ибо история свободы — это история сопротивления…
— Ты маньяк… убийца и народ тебя проклянет… Ты оставил о себе слишком зловещую память.
В проеме появилась статная, тонкокостная фигура боевика номер три. Путин успел разглядеть в его опущенной руке автомат, в другой — рубчатый окорочок ручной гранаты, которую он подносил ко рту, видимо, намереваясь зубами выдернуть предохранительное кольцо. И хотя в запасе у президента была еще целая вечность — пять-шесть секунд, он, тем не менее, не стал особенно медлить. Быстро отступая по коридору, он подправил ствол автомата и вписал большую часть магазина в живот Гараева. И тот не успел зацепить колечко резцами зубов, сил на извлечение чеки у него уже не осталось. Он сделал несколько шагов, помутившееся сознание повело его в бок, в проем открытой двери, где он упал на колени, но не устояв, рухнул лицом вниз, вытянулся, выдохнул воздух вместе с кровавой сукровицей и навечно застыл.
Когда президент переступил порог помещения, понял, что попал в туалет. Он подошел и наклонился над Гараевым — хотел убедиться, что уходя из подземелья, в спину ему не прозвучит автоматная очередь. Гараев, он же Невидимка, он же эмир Тарзан и он же Мегаладон, был мертвее мертвого, но это обстоятельство не обрадовало живого человека, который был измотан и находился на последней стадии духовной опустошенности. «Ты, Гараев, спутал историю свободы с пошлой историей вседозволенности и потому проиграл, — президент огляделся. — Несчастна та страна, которая нуждается в героях…»
