без привкуса надежды на то, что она прекратится.
«Не прекратится», – сказал я себе, и встал с окровавленного пола ванной.
Взяв простыню, я завернул в неё Руту и подумал о том, чтобы вызвать могильщиков. Для этого, нужно было выйти на улицу, к ближайшему телеграфу.
– Ну, конечно, – лишь дойдя до него, я вспомнил, что у меня в кармане ни гроша.
Пришлось идти пешком через весь город. Я не сразу заметил, но хотя я и пришёл домой ранним утром, когда Великое Светило ещё не взошло, на улице было по-прежнему темно.
А к тому моменту, как я добрался до конторы могильщика, на улице и вовсе стало ничего не видно без лампы или факела. Люди стали выходить из домов в поисках света О.
– Затмение? Не похоже!
– Что с луной? Два затмения одновременно?!
Я остановился посреди улицы и вздохнул, глядя на ночное небо с кольцом света в виде полой луны.
«Этому миру конец».
Не помню, что было дальше. Естественно, из-за потрясения в обществе никакого могильщика я не нашёл. Пришлось относить Руту на кладбище и хоронить самому.
Притащив небольшой камень, килограмм тридцать, я нацарапал на нём другим камнем имя и годы жизни. Оттуда, весь в грязи, я и отправился в институт, где выказал желание присоединиться к ордену мракоборцев.
«Мракоборцы. Мда, вот теперь название отражает всю суть», – подумал я после того, как две недели пробыл в палате и, наконец, посмотрел в зеркало.
Мои глаза из зелёных стали серыми, рыжие волосы практически побелели.
Никто так до сих пор и не знал, почему свет исчез, но то, что он никогда не вернётся – понимали многие. Вновь началась паника среди людей, ребром встал вопрос мародёрства и грабежей. Показательные казни стали менее эффективными.
В момент, когда я стал полноправным членом ордена, мы были вынуждены воевать на два фронта: защищать людей от еретиков и от них самих.
Впрочем, меня интересовало только уничтожение серой гнили, и я бросался в бой первым. Меня научили верховой езде и стрельбе на скаку.
Что интересно, я был самым молодым среди боевых братьев. Большинство примкнули к ордену ради денег, когда они ещё имели хоть какую-то ценность.
Предводитель наш, Генрих Руффор, был здоровским дядькой, и за спинами подчинённых не прятался. Я имел честь воевать с ним плечом к плечу.
Прошло сначала пять, затем десять лет. Людей становилось меньше, они вымирали. Поля всё ещё давали свои всходы, но их некому было обрабатывать и урожай был не велик. Церковь едва справлялась с ролью опиума для народа. Бунты вспыхивали то тут, то там.
Но для меня мало, что изменилось, кроме длины волос.
Я продолжал участвовать в набегах на еретиков и перебил сотни, если не тысячи этих бездумных тварей. Иной раз, мои боевые товарищи сами теряли рассудок, и я немедля оказывал им последнюю услугу, вынося мозги из верных револьверов Ольгерда.
Наши ряды становились меньше. Во всех городах, где ещё сохранилась цивилизация, от силы, было пятьсот-шестьсот мракоборцев, на момент моего вступления в орден.
Через пятнадцать лет нас осталось ровно триста пятьдесят. Желающих вступать в наши ряды было не столь много, ведь дополнительной пайки или каких-либо привилегий мы больше не получали. Все, кто остался в рядах боевых братьев, на тот момент, были идеалистами, верившими в то, что заразу можно побороть.
В то время, как еретиков становилось всё больше. Орды прокажённых стекались к островкам цивилизации из соседних стран. Мы практически перестали совершать вылазки и ушли в оборону.
Жители городов и деревень, не желавшие пополнять наши ряды или хотя бы помогать провиантом, были вынуждены вставать под ружьё, только уже без иммунитета к серой гнили.
Конечно, многие молодые люди таки опомнились. На двадцать первый год, с момента, как погас свет, наши ряды пополнились почти полутора тысячами новобранцев, но больше половины пригодных территорий были утеряны, а их жители обратились в чудовищ.
Нам едва удавалось наскрести пороха для патронов. Но проблема была ещё и в другом: мракоборцы были иммунными к серой гнили, но это не делало их бессмертными.
Я и сам не заметил, как мне исполнилось сорок семь лет. Большинство наших ветеранов находились на шестом десятке, а досточтимому Генриху Руффору и вовсе исполнился семьдесят один год.
Стариков, к числу которых я теперь тоже относился, попросту не хватало для науськивания молодого поколения. Оттого потери среди новичков достигали не одной десятой-двадцатой, как в годы образования ордена, а практически половины.
Думаете, это всё? Нет, ведь оборудование и инструменты учёных, позволявших производить новых мракоборцев устарели или вовсе вышли из строя.
На двадцать пятый год прокажённые осадили пригород Бригга, а пополнения в орден полностью прекратились. Заменять мракоборцев уже было некем, и смерть каждого являлась большой утратой для остатков бритонцев.
Двадцать девятый год с исчезновения О. Еретики вплотную подошли к стенам Бригга. Город был отрезан от снабжения, хотя его уже и не могло существовать, ведь все, кроме нас, были поражены серой гнилью. Спасенья ждать было не от кого.
Глубокое ранение, в большинстве случаев, теперь означало смерть, ведь медикаментов практически не осталось. Среди граждан появились трупоеды. И ладно бы только они. Ведь были и те, кто намерено убивали людей ради того, чтобы съесть.
Все понимали, что город обречён, и сопротивлялись просто из принципа.
Через девять месяцев осады,
