так? — спрашивает Гай.
— Если я рожу детей... получается, это будут наследники Могильных карт? Это будут… маленькие Харкнессы?
— Да, получается так.
Я завороженно раскрываю глаза, окунаясь в фантазии.
— Ничего себе... Представь только, я буду одной из тех, кто будет творить историю. В будущем меня бы поместили на стену с вашими портретами.
— То есть, факт самого рождения ребёнка тебя не смущает?
— Нет, а должен?
Гай очень удивлён. Невероятно люблю его удивлять.
— То есть, ты была бы готова родить ребёнка от меня?
— Если нужно будет, да. Почему бы и нет?
— И при каких, интересно, обстоятельствах нужно будет? — усмехается он, скрещивая руки на груди.
Я перекладываю в свою тарелку поданный ещё горячий рататуй с большого подноса, потом откусываю небольшой кусочек белого багета.
— Например, если мы будем жить счастливо без всяких дурацких проблем, — отвечаю я. — Или когда нам станет скучно.
Гай смеётся:
— Станет скучно... Не думаю, что люди делают детей от скуки.
— Люди не делают, а мы сделаем.
— Ты чудесное создание, Каталина Харкнесс.
— Как и мой создатель, — шепчу я в ответ.
Он улыбается, и мы наконец полноценно приступаем к еде.
* * *
Когда мы заканчиваем ужин, на улице уже глубокая ночь. Я не помню, чем мы занимались столько времени в ресторане. Большую часть просто разговаривали обо всём, о чём только можно, а потом заедали разговоры десертом, наверное.
И сейчас, спустя несколько часов, мы уже снова сидим в его машине.
— Как тебе ужин? — спрашивает Гай. — Немного затянулся, да?
Я гляжу на высвечивающееся на дисплее возле бардачка время: 01:27. Коротко смеюсь:
— Да, не то слово.
— Домой возвращаться не хочется.
Я поворачиваюсь к нему, грустно киваю, потому что полностью с ним солидарна.
Дом... Как странно, что поместье Харкнессов теперь по сути действительно считается моим домом. Хотя мысли о родителях всё чаще и чаще меня посещают.
— Можем не ехать, — предлагаю я с надеждой в голосе. — Хотя бы часок. Или пару.
— И чем же займёмся этот часок или пару?
Все мои непристойные мысли, мигом проскочившие в голове, наверное, показались даже на моём лице, потому что Гай вдруг усмехается, выпустив смешок.
— Дай угадаю, — говорит он. — Ты хочешь продолжить наш вечерний разговор?
— Нет. Разговор продолжать не хочу, — честно отвечаю я, полностью отказываясь от смущения или чувств, похожих на него. — Хочу перейти сразу к делу.
— Хорошо. Будь по-твоему, моя Роза.
Он вдруг выходит из машины и садится на заднее сиденье. Я поворачиваюсь к нему.
— Иди ко мне, — просит Гай, хлопая себя по колену. — Думаю, на переднем сиденье не совсем удобно переходить к делу.
— И что же ты будешь делать там? Тоже самое, что и в мой день рождения, или то, что ты сделал наутро после него?
Он отрицательно качает головой. И хоть у меня уже задрожали колени от волнения, я всё же делаю, как он сказал. Я складываю подол платья, обхватывая его целиком. У меня обнажаются ноги, когда я перелезаю назад, но мне уже всё равно. Руки Гая перехватывают меня под мышками, помогая сесть, а потом кладут на сиденье. Теперь я лежу на спине, а Гай нависает надо мной сверху.
— Сейчас мы будем ближе, чем в тот вечер и в то утро, — шепчет он мне в ухо. — Признаю, ты победила в этой игре. Ты говорила, что не можешь сдерживаться. Кажется, сегодня сдержаться не смогу я.
Его дыхание касается моей шеи, и я взбудоражена этими сладкими ощущениями.
В машине темно, но я вижу его глаза, направленные в мою сторону, вижу его руки по обе стороны от моего лица, вижу, как красиво смотрятся в полумраке его губы. Я хочу прильнуть к ним и забыть о том, что существую как отдельный человек. Мне хочется слиться с ним воедино.
Руки Гая осторожно раздвигают мне ноги.
— Что ты собираешься делать? — Я уже задыхаюсь.
— Быть ближе к тебе, как ты этого и хотела.
А потом он прижимается своим пахом к моему, и я едва не умираю от резко подскочившего возбуждения. Оно плывёт по моей крови, туда-сюда, вскружает мне голову. Я вцепляюсь в плечи Гая, но он вдруг хватает мои запястья и прижимает к сидению, обездвижив меня. При этом голос в темноте говорит:
— Отдайся мне сегодня ночью полностью. Хочешь?
— Да... — выдыхаю я. — Хочу.
Я расслабляю руки, хотя и хочется снова вцепиться ими в него.
А потом Гай начинает двигаться. Он трётся мне между ног. А мне кажется, что я вот-вот потеряю сознание от новых ощущений в нижней части живота.
— Ближе ли мы сейчас, Каталина? — спрашивает он, и я слышу, как сбивается его дыхание. Он, кажется, возбуждён не меньше, чем я.
— Да... — улыбаюсь я сквозь стон. — Так гораздо лучше.
С его губ слетает смешок. А потом я вижу, как он сжимает губы, стискивает зубы и прикрывает глаза, а потом вдруг роняет голову возле моего лица.
— Боже, Каталина... — хрипло стонет он в кожаное сиденье.
И от этого звука возбуждение у меня растёт вдвое быстрее. Я, не ожидав подобного, теперь обещаю себе, что буду заставлять его стонать чаще. Дыхание, касающееся кожи на моей шее, заставляет меня содрогаться, а произнесённые слова возбуждают похлеще любых прикосновений.
— Я хочу слышать тебя, моя Роза, — произносит Гай, поднимая голову. Его пах всё ещё трётся о мой, заставляя меня сжимать губы и закрывать в наслаждении глаза. — Хочу слышать, как тебе приятно. Не лишай меня такого удовольствия.
Он так искусен в том, чтобы доставлять наслаждение. Боже, как он искусен в своих движениях.
Я выгибаю шею, и Гай заводит руки под мою спину, хватая меня в охапку. Он прижимается ко мне, я чувствую, что моя грудь теперь плотно прижата к его груди. А потом я испускаю стон погромче, когда чувствую более настойчивые шевеления между своих ног.
— Да, умница, — улыбается Гай.
Он движется быстрее. И хоть он находится в одежде, а я в тонком задранном платье, я отчётливо чувствую трущуюся об меня выпуклость. Чувствую твёрдый мужской орган сквозь два слоя ткани — его штанов и моего нижнего белья, успевшего уже, как
