общения с русскими[1419].
Как справедливо отмечал Ш. Корбе, все авторы писали о России так, будто никто до них её не изучал, и игнорировали достижения своих предшественников, поэтому каждое поколение начинало заново этот сизифов труд[1420]. И каждый писатель подчёркивал, что до появления его книги Россию либо вовсе не знали, либо писали о ней сплошные небылицы. Это общее место, и таких примеров можно привести много. Например, Ш. де Сен-Жюльен в предисловии к своей книге «Живописное путешествие по России», опубликованной в 1853 году, отмечал, что, за исключением небольшого количества работ, публиковавшихся в «La Revue des Deux Mondes» и некоторых других журналах, о России издавались только книги, содержащие заблуждения или являющиеся памфлетами. Россия, по его мнению, остаётся terra incognita для Европы, отдалённая от неё расстоянием, незнанием языка и нехваткой серьёзного изучения на местности[1421].
Леруа-Больё в очередной раз «открывает» Россию для французского читателя, утверждая, что французы в целом не знают заграничной действительности. В этом, по его мнению, заключается одна из важнейших ошибок Франции, а также одна из главных причин её иллюзий. При этом он считает, что Франция должна изучать не только соседние государства, поскольку, как и во времена античной Греции, «современная Европа формирует семью, члены которой, несмотря на существующие распри, живут вместе, сохраняя при этом личную независимость»[1422].
Как и его предшественники, Леруа-Больё полагает, что Россия — самая обширная страна Европы, насчитывающая больше всего жителей, известна меньше, чем мусульманский Восток и Новый Свет: «Расстояния больше не могут отделять Россию от нас, но нравы, учреждения, язык, — всё это создаёт между ней и остальной Европой высокие стены, опирающиеся на религиозные или политические предрассудки»[1423].
Подчёркивая, что европейцы и французы плохо знали Россию, Леруа-Больё не без оснований отмечает, что тенденциозный и необъективный взгляд на эту страну был связан с опасениями, вызванными её активной внешней политикой. Поэтому российская политика, продолжает Леруа-Больё, вызывала «жалость к её жертвам и влияла на наши суждения о России», на которую смотрели глазами поляков и очень часто узнавали только по работам её противников. Да и сам Леруа-Больё был полонофилом и в молодости писал стихи в защиту Польши[1424].
Следуя сложившейся традиции, Леруа-Больё подчёркивает, что русские исследователи не могут создать объективную национальную историю, хотя «любят говорить, что только они и могут писать о России. Мы им охотно позволили бы нарисовать свой портрет, если бы они могли представить свою страну с тем же усердием, искренностью, интересом, как мы этого хотим»[1425]. Леруа-Больё не сомневается в объективности именно иностранного взгляда, поскольку он не связан с «партийными подходами и школьными теориями»[1426].
Начинает своё повествование Леруа-Больё с описания природно-географических условий, территорий, климата, рельефа местности, то есть в духе идей Ш. Л. Монтескьё и других французов, которые писали о России.
Леруа-Больё пытается ответить на главный вопрос, который ставили перед собой и другие авторы: является ли Россия европейской страной (хотя, как мы только что видели, он именует её «самой обширной частью Европы»)? Исследователь полагает, что она серьёзно отличается от Европы, и многое их разделяло и разделяет. Но, в отличие от большей части других исследователей, он пытается Россию понять и объяснить её путь, выяснить, в чем причина её отставания и инаковости. До Леруа-Больё только редкие писатели подчёркивали, что Россию нельзя подгонять под европейские стандарты и постоянно сравнивать с Европой. Но сам он, на мой взгляд, при всей своей симпатии к России, зачастую попадает в ловушку стереотипов и начинает сравнивать.
Инаковость России Леруа-Больё объясняет прежде всего спецификой её исторического развития. Сравнивая российскую историю с историей народов Европы, он именует её «негативной» в том смысле, что «история России отличается от истории других европейских наций скорее тем, чего ей недостаёт, нежели тем, чем она владеет». Если для Кюстина Россия — «царство фасадов», то для Леруа-Больё — «царство лакун и пробелов». И лакуны в прошлом соотносятся с лакунами в настоящем, с лакунами в области культуры и даже в самом духе русского народа. «Эта пустота истории, это отсутствие традиций и национальных институтов у народа, который не смог заимствовать чужие традиции <…> мне представляется одной из причин негативных склонностей русской интеллигенции (именно этот термин он использует — Н. Т.), одной из отдалённых причин морального и политического нигилизма»[1427].
Московия, продолжает Леруа-Больё, не знала феодализма, который с принципом взаимосвязи между службой и долгом формировал понятие права; не знала рыцарства, а именно ему Запад обязан идеей чести, и именно в этом Монтескьё, как отмечает исследователь, усматривал фундамент монархии и основу чувства собственного достоинства. Россия никогда не имела дворянства, а её единственными рыцарями были казаки — «армии дезертиров и беглых крепостных, сообщество авантюристов наполовину христианских, наполовину пиратских, которым степь гарантировала дикую свободу»[1428].
Россия не имела ни коммун, ни хартий, ни буржуазии, ни третьего сословия. Новгород, Псков, Вятка, находящиеся на окраинах страны, являлись, по мнению Леруа-Больё, лишь исключением из правил, и этого было явно недостаточно для развития страны. И даже городов, продолжает он, не было. В Московии, освободившейся от татарского ига, был только один город, резиденция князя, но эта столица была лишь огромной деревней, а сама Московия являлась «государством крестьян, сельской империей». Между тем, подчёркивает Леруа-Больё, без городов нет ни богатства, ни искусств, ни науки, ни политической жизни. Более того, нет самой цивилизации[1429]. Все эти утверждения далеко не новы; эти же самые мысли развивал, например, маркиз де Кюстин, об этом писал в своих «Заметках о России» историк и знаток Средневековья, посол Франции в России Проспер де Ба-рант.
О подобных настроениях в немецких землях в 1844 году сообщал Ф.И. Тютчев: «Я знаю, что при необходимости найдутся безумцы, готовые с самым серьёзным видом заявить: „Мы обязаны вас ненавидеть; ваши устои, само начало вашей цивилизации противны нам, немцам, людям Запада…"»[1430]
Россия, как и европейские государства, отмечает Леруа-Больё, была централизованной монархией. Однако «она не имела ни одного из инструментов или институтов европейских монархий, парламентов и университетов, людей мантии и учёных. Она имела монархов, но никогда не имела двора. Закрытые в тереме, татарском или византийском гинецее, царицы и царевны позволяли царям хамство по отношению к своему полу (здесь он ссылается на историка И.Е. Забелина — Н. Т.). Московия не имела ни замков, ни дворцов. Кремль был лишь крепостью и монастырём, в котором низменные армейские удовольствия перемежались с утомительной чопорностью
