– Но мне надо закончить кое-какие дела, – промямлил Эл. – С родными попрощаться. Вообще подумать…
– Да он фантастики начитался! – воскликнул полковник Хакет, а директор дружески потрепал парня по плечу:
– Ничего такого не надо, мой друг. Сейчас утро, к обеду вас введут в курс дела, на файф-о-клок проведём экзамен, потом погружение в прошлое, которое займёт у вас примерно час. До конца рабочего дня вернётесь – мы уважаем трудовое законодательство. Ужинать будете у себя в кампусе.[85]Ну что, согласны?
Эл вцепился обеими руками в свой стул: голова закружилась, и реальность приобрела какие-то странные очертания. «Сколько же сюрпризов припасла для нас эта жизнь? – подумал он. – А я-то полагал, что знаю всё на свете!.. Но ведь риск… Это так увлекательно».
– Эх! – махнул он рукой. – Согласен.
Доктор Глостер ушёл оформлять бумаги…
Всё вышло так, как сказал ему директор. Сэмюэль Бронсон объяснил технические подробности. Полковник Хакет провёл занятия по «практическому внедрению», перемежая рассказ байками из собственной жизни – оказывается, попасть в прошлое Элу предстояло голым, без шпаргалок и конспектов… Затем Историк Второй – странное имя для серьёзного учёного! – просто и доходчиво объяснил, что, собственно, надо будет в этом прошлом сделать. Ничего себе: Россия, восемнадцатый век, Екатеринбург, ликвидация темпорального шпиона!
– Ну не обязательно ликвидация, – скептически оглядев Эла, сказал полковник. – Можешь просто уговорить его, чтоб не валял дурака. Но задушить было бы надёжнее. Ты, главное, помни, что на самом деле он останется жив, только в другом, в своём настоящем времени. А если выяснишь, когда оно, это его настоящее время, я его сам задушу.
Когда вернулся директор с бумагами в руках, Элистер вызубрил уже всё: имена, города и даты. Деревня Плосково близ Рождественского монастыря: ему предстояло стать её владельцем и дожить до 1822 года.
– Не сможете стать владельцем, идите в монахи, – говорил Историк Второй.
– Поверь, парень: помещиком быть много лучше, чем монахом, – втолковывал полковник Хакет. – Я всё перепробовал, знаю.
У Эла голова шла кругом, и он задал глупейший вопрос:
– Так это всё не шутка?!
– Посмотри на сумму прописью в договоре, сразу поймёшь, какая это шутка! – захохотал полковник.
– Ну, с Богом! – возгласил директор.
– А подписывать договор?
– Если желаете; но вообще-то это успеется.
– Странно… Обычно сначала договор, потом работа. А у вас тут…
– А у нас тут не всегда причина предшествует следствию, – объяснил Бронсон и повёл новичка в операторский зал.
* * *
Эл только закрыл глаза и тут же почувствовал под босыми ногами холодную сырость. Он стоял посередине мокрого газона; было раннее утро, туман, из которого то тут, то там торчали вверх шпили колледжей и голые кроны деревьев. В воздухе висела мелкая морось. Не сказать, чтобы очень тепло, подумал он – впрочем, это и ожидалось. Надо срочно искать одежду.
– Ну наконец-то! – послышался от кустов грубый голос, и из тумана вышел… полковник Хакет, с которым они расстались буквально минуту назад! Он выглядел постаревшим и погрузневшим, на лице его росли пышные бакенбарды и маленькая бородка-эспаньолка. – Вторую ночь тут торчу! Замёрз.
– Э-э-э… Полковник Хакет? – спросил Эл.
– Всё ещё он, – ответил Хакет. – И когда они, чёрт возьми, догадаются присвоить мне генерала?
– Но как?! Как вы здесь оказались?
– Так же, как и ты. Одевайся, парень, я принёс тебе сапоги и попону… то есть рубашку и плащ. Штаны, как видишь… ну да, мокрые, потому что я на них сидел. Эти здешние бараны до сих пор не придумали садовых скамеек. На чём же мне ещё сидеть? На своих штанах, что ли?
Они споро двинули вдоль тёмных домов; по дороге полковник объяснил, что через год после отправки Эла они додумались создать явочную квартиру в прошлом, и вот он, оперативный работник, вынужден провести на одном месте всю эту жизнь, работая домовым.
– Ты не представляешь, какая тут скука! Единственная была радость, когда принимал в гостях самого себя.
Они подошли к зданию на Джордж-стрит, и полковник отпер тяжёлую дверь. Эл вошёл вслед за ним в дом и оказался в гостиной, полной всяких античного вида поделок: оружие, какие-то приборы, самодельная карта на стене, письменные приборы, маски, трубки и прочие мелочи.
– Сейчас разожгу камин, – сказал полковник Хакет. – Возьми в шкафу себе халат и налей портвейна из буфета.
– Портвейн? С утра? – удивился Эл.
– Ну не наливай, – пожал плечами полковник. – Чаю придётся дожидаться долго. Слуга приходит в половине одиннадцатого. Разве по-походному, в камине…
– Благодарю, – сказал Эл. – Я вполне могу обойтись без чая.
– Тем проще. А я, пожалуй, позволю себе глоток…
– Сколько у вас тут разных забавных штуковин, – сказал Эл, оглянувшись по сторонам. – А это действительно восемнадцатый век?..
– Представляешь? – полковник широко зевнул. – Ни тебе объёмного телевидения, ни «Битлз», ни мультифонов с голографическим изображением абонента, ни Всемирной паутины с дактильным подключением. Даже паровой машины ещё нет. Ни газонокосилок на автономном ходу, ни зубных имплантатов, ни футбола…
– Ни quidditch’а… – вздохнул Эл.
– Ни Guinness’а…
– Ни слайдеров…
– Ни кабаков со стриптизом…
– Зачем тебе ещё какой-то стриптиз, милый? – послышалось сверху. – Или меня тебе мало?
Полковник поднял голову, и утренняя хмарь с его сурового лица на миг слетела. На балюстраде, опоясывавшей гостиную по периметру, стояла блондинка с припухшими с утра глазками и с совершенно довольным видом всматривалась в утреннего гостя, не проявляя ни малейшего удивления по поводу его появления.
– Агнесса, – сказал полковник. – Самая, чёрт возьми, достопримечательная достопримечательность этого чёртова восемнадцатого века…
– Джон никак не избавится от скверной привычки чертыхаться, – проворковала Агнесса, спускаясь по лестнице. – Говорит, в тех краях, откуда он прибыл, это в порядке вещей. Вот увидите, он ещё закурит эту свою ужасную сигару… А однажды у нас гостил его брат-близнец, и они дымили сигарами вдвоём.
– Извините, Хакет. – Эл понизил голос. – Она… не из наших?
– А разве не видно? – Полковник поднялся, чтобы поцеловать девушку.
Эл тоже поднялся. В двадцать первом веке это вставание могло бы насмерть оскорбить большинство знакомых ему дам, вплоть до суда за сексуальное унижение, но он недаром изучал историю: восемнадцатый век – совсем не двадцать первый. Тут галантность заключается не в уважении прав человека, а в признании первенства женщины.
