в то, что ты можешь создать совершенство из безумия, является последним доказательством».
Повернувшись спиной к изнасилованию, Морген посмотрел в лицо своему отражению.
– Так вот что ты делаешь! Ты хочешь, чтобы я бросил это все!
Нахт рассмеялся, его почти детское лицо было открытым и честным.
«Вовсе нет».
– Зеркало всегда лжет.
«Конечно. Но есть так много способов лгать. Я не хочу, чтобы ты бросил свою затею».
– А чего же тогда?
«Ты еще не готов».
Не готов? Морген вспомнил заставу на границе, как Нахт просил его подождать, не переходить мост сразу.
– Ты хотел, чтобы я увидел разрушения, которые оставили после себя мои солдаты.
Нахт пожал плечами, грязное лицо растянулось в беззаботной ухмылке.
– Так почему тогда ты не хотел, чтобы я взял Унбраухбара просто своим могуществом гефаргайста?
О боги, сколько жизней он мог спасти. Ничего бы этого не было.
«Я же сказал тебе, что мы не доберемся до Готлоса. По крайней мере, не в этот раз. Если бы ты захватил Унбраухбар каким-то другим способом, ты бы так и не узнал правды о войне. Думать, что игра с игрушечными солдатиками чем-то похожа на войну, – чистейшее безумие. – Нахт посмотрел на него. – Или чистейшая глупость».
– Это ничего не меняет.
«Только потому, что ты еще не увидел всего, что я хочу тебе показать. Вспомни – своих безумцев ты оставил в резерве. В городе нет ни одного гайстескранкена Геборене. – Нахт снова ухмыльнулся. – Ты можешь представить себе, как бы выглядело это место, если бы несколько десятков психопатов вволю порезвились бы здесь?»
– Ты думаешь, что я не могу создать совершенство и здравомыслие из безумия, но я могу. И создам. Этот мир несовершенен. Люди страдают. Я могу им помочь.
Нахт недоуменно моргнул:
«Помочь?»
– Я хочу для человечества самого лучшего.
«Конское дерьмо. Плевать тебе на людей. Трое мужчин – трое твоих жрецов – насилуют женщину в десяти футах от нас, и ты пальцем не пошевелил, чтобы это прекратить».
Морген вытащил осколок стекла из разбитого окна и уставился на свое отражение.
«Они для тебя ничто, – сказал Нахт. – Ты – бог».
Бог Геборене бросил осколок на мостовую и раздавил каблуком.
Морген разыскал генерала Миссерфольга и приказал ему построить армию за городскими стенами. Двинувшись на юг, позади они оставили разоренный, горящий город. Он понятия не имел, сколько горожан погибло при штурме, но, по словам Миссерфольга, последователи Геборене потеряли менее двухсот человек. Половина погибла в схватках друг с другом.
Перед тем как покинуть превращенный в руины город, Морген приказал собрать в одном месте его выживших жителей и сокрушил их волю своей все возрастающей потребностью в поклонении. Они последовали за армией Моргена в качестве дополнительного вспомогательного персонала. Теперь, когда он признался себе, кто он такой, ему стало легче. Он нуждался в них, а они нуждались в нем. Симбиоз, сказал он себе.
«Я сделаю их идеальными людьми в идеальном мире».
А пока что он нуждался в беспрекословной преданности и повиновении. Он превратил пленников в тупых фанатиков, поклоняющихся ему. Он приказал им верить именно в то, во что он хотел, чтобы они поверили, и они поверили – всей душой. Давно пора было отбросить прочь все те идеи, что он усвоил за игровым столом. Нахт был прав. Двигать игрушечных солдатиков не имеет ничего общего с настоящей войной. Это был тяжелый урок, но он его усвоил.
В Готлосе все будет по-другому. При штурме столицы он не позволит Нахту сбить себя с толку и воплотит в жизнь свои идеальные планы.
«А на этих нескольких тысячах порабощенных душ я пока что потренируюсь».
Он еще не определился, чего именно он от них хочет. Но у него есть время настроить их убеждения в нужном ключе. Если подумать, Миссерфольг стал гораздо сговорчивее после того, как Морген избавил его от бремени свободной воли. Он безукоризненно и беспрекословно подчинялся приказам. Морген оглянулся через плечо на шеренги, шагавшие позади него. Если бы все его солдаты были такими, трагедии в Унбраухбаре никогда бы не произошло.
Глава тридцать шестая
Один философ однажды сказал мне, что не существует никаких однозначных фактов, что в реальности, меняющейся согласно нашим убеждениям, не может быть истины. Он ошибался. Все факты верны. Каждый из них – правда.
Аноним
– Я поверить не могу, что люди считают, будто эту землю можно обрабатывать, – сказал Вихтих, кивая на полуразрушенный фермерский дом.
Половина здания, похоже, сгорела и рухнула еще в прошлом веке. Женщина с тремя детьми сидела у входа в другую половину, снимая шкуру с какого-то зверя, судя по всему, умершего от истощения. Дети настороженно смотрели на проезжающих мимо Вихтиха и Опферламм, готовые рассыпаться по углам в поисках убежища при первом признаке опасности, исходящей от всадников.
«Мы представляем опасность, но только для людей, по виду которых сразу ясно – они намного, намного более зажиточны, чем вы».
В поле неуклюжий мужчина терзал глинистую почву мотыгой так, словно хотел ее убить.
– Кто вообще так поступает? – спросил Вихтих. – Забрести в самую дерьмовую глушь посреди нигде и пахать землю, которая, скорее, камень?
Он хлопнул Опферламм по плечу и указал на фермера.
– Ты только посмотри на него. Посмотрите, как тяжко он трудится.
– Мой папа говорил, что тяжелый труд создает человека, – ответила юная мечница.
– Твой папа – идиот. Посмотри на него, – повторил Вихтих. – Лет пять такой работы – и все, до свиданья, спина. К тридцати он станет полной развалиной, и что он сможет показать?
– Поле, расчищенное его собственными руками, и богатый урожай… чего бы он там ни посеял?
– Не глупи, здесь ничего не растет.
– А это тогда что? – спросила Опферламм, указывая на какую-то травку, растрепанной мочалкой торчащую из грязи.
– Да это дерьмо везде растет, – сказал Вихтих. – Оно не годится в пищу ни в сыром, ни в вареном виде, из него даже чертовы корзины не сплетешь. Потому и называется «шутка богов».
Девушка прищурилась, уставившись на растение.
– Неужели?
– Откуда мне знать, черт возьми? Я что, похож на треклятого фермера?
На это Опферламм ничего не сказала.
– Ты ведь с юга, из Зельбстхаса?
При мысли о готлосской заставе и кёрперидентитетке-мучительнице Вихтих непроизвольно взрыкнул.
– Да.
– Я слышала, что у вас воинствующая теократия, все должны носить белое и мыть руки тысячу раз в день.
Вихтих хмыкнул.
– А как оно там на самом деле?
– Ты знаешь, насколько Готлос холодный и серый, и солнце у вас тут
