оставалась спокойной. Время немецкого шпионажа и пропаганды минуло навсегда.
«Я со спокойной совестью готовлю этот спектакль за счет дядюшки Биро», — сказал Гийом Аполлинер и добавил: «Этот Биро последний дурак. Нагреб денег, продавая свои военные открытки, ну и почему бы мне не забрать их у него».
Для Аполлинера это был еще один чудесный период. В то же время он был еще и ужасным. Его самая новая девушка Руби сообщила ему, что беременна. Но ребенка рожать не собирается. Так она решила. Поэтому несчастный отец обращается к театру. На сцене театра «Рене Мобель» на Монмартре он собирается поставить пьесу «Груди Тирезия». Идею пьесы ему подсказал Пьер Альбер-Биро, этот низкорослый фабрикант волшебных военных открыток, самостоятельно отправлявших самих себя и после смерти солдат. Аполлинер и Биро встретились еще в конце 1916 года. Поэт и любовник тогда изложил ему сюжет о Терезе, которая меняет пол, становится Тирезием и в роли фиванского пророка обретает власть над людьми. Глупый сюжет. И артиллерист тоже так считает. Между тем дядюшка Биро воодушевлен. Чем глупее, тем лучше, думает Аполлинер. Что же, поработаем.
Театр арендован. Актерам заплачено вперед. Писатель завершает пьесу. Дядюшка Биро в восторге. Все женщины на сцене должны быть обнаженными. Биро аплодирует. Половой акт в конце пьесы должен привлечь безусых юнцов. Дядюшка развратно одобряет. Кривляние и фокусы с музыкой и стрельбой привлекут парижское художественное отребье и заставят вынуть из кармана последние деньги. Фабрикант, играющий роль продюсера, многозначительно кивает головой. Чем хуже, тем лучше. Авангарднее. Приступаем к репетициям.
Режиссер и поэт на репетициях постоянно говорит о пацифизме, а в душе думает о поражении. Он знает, знает, что его время прошло. Он больше не верит в войну. Где те времена, когда он дважды заявлял о своем желании сражаться за Францию? Сейчас у него страшно болит голова и он проживает свой последний год. Чем хуже, тем лучше. Репетиции сводятся к ругани. Тот, кто не хочет раздеваться, вылетает из состава исполнителей. Тот, кто раздевается, тут же должен запеть с авансцены для того, чтобы у красивой пианистки, которую Аполлинер представляет в роли своей следующей возлюбленной, было побольше работы.
Когда репетиции наконец заканчиваются, на сцену выходит дядюшка Биро.
— Что напишем на афише?
— Только название: «Груди Тирезия», — отвечает поэт и многообещающий режиссер.
— Слишком коротко. Публика подумает, что это какая-то кубистская драма, но это не патриотично.
— Убирайся к черту.
— Гийом, Гийом, я отношусь к тебе, как к сыну. Не разговаривай так с отчимом. Что мы напишем?
— Напишем: дерьмовая драма… Или нет: сюрнатуралистическая или сюрреалистическая драма.
Так родилось новое художественное направление. Драма с обнаженным телом, стрельбой, пением и половым актом в конце потерпела неудачу 24 июня 1917 года. По поводу пьесы поднялся страшный шум. Все оставшиеся в живых деятели искусств были на премьере. Бретон пришел в обществе возвратившегося Кокто. Андре остался недоволен тонким лиризмом пьесы, но до какой же степени был возмущен Кокто! В конце второго акта он встал и с револьвером в руке направился к дирижеру. Он взвел курок и потребовал прекратить исполнение «Грудей Тирезия». Музыка на мгновение стихла, но именно тогда публика подумала, что, пожалуй, в этой пьесе что-то есть, если какой-то щуплый незнакомец в отглаженной форме французской армии с револьвером в руке хочет остановить спектакль, поэтому Кокто оттеснили в сторону, а смертельно бледному дирижеру приказали продолжать спектакль. Бретон вывел щеголеватого скандалиста из зала, но Кокто при этом усмехался.
— Чего же ты не стрелял, дурак? — рявкнул Бретон.
— Я вовсе не собирался убивать этого евнуха с белой палочкой. Посмотри, револьвер не заряжен.
— А если бы ты его убил, это стало бы лучшей критикой и все бы тебя заметили…
— Ага, в тюрьме. Так я стану более знаменитым, чем «Груди Тирезия».
— Ты дурак, Жан, — воскликнул Бретон.
— Нет, я есть ложь, говорящая правду, — возразил Кокто и кратчайшим путем направился к Сене.
Остальные же после этого неоднозначного провала поспешили, разумеется, к дядюшке Комбесу в «Клозери де Лила» и к дядюшке Либиону в «Ротонду». Это был один из редких вечеров, похожих на те, прежние, что то и дело выдавались в золотые времена 1914 и 1915 годов. В те пустые ночи, когда не было какой-нибудь скандальной премьеры, дядюшки сидели за стойками своих кафе и скучали. Как раз вчера дядюшка Либион гладил себя по седым усам и размышлял: когда в последний раз кто-то вскочил на стол и произнес речь, сколько времени прошло с тех пор, как кто-нибудь описал носки (эх, вот это были времена!) или вытащил револьвер с криком «Я вас всех перебью!», а посетители мгновенно прятались под столами, сколько лет назад он слышал крик «Boches!» («Швабы!»). Нет, думал он, его время прошло. Подобным образом размышлял и дядюшка Комбес. Как раз вчера он наблюдал в своем баре одну туалетную муху с не совсем чистыми лапками. Она медленно ползла по чистым бокалам для шампанского, а дядюшка Комбес даже не подумал ее прихлопнуть. Неважно, что пачкает бокалы. Кто сейчас станет заказывать «Дом Периньон» 1909 года, а ведь это был хороший год. Да, и дядюшка Комбес думает, что его время прошло.
Однако так не считает девочка-девушка Кики с Монпарнаса. Она давно уволилась с консервной фабрики, и в сапожном цехе работать тоже больше не будет, потому что устала от множества мертвых, обнимающих ее своими паучьими лапками. Она слышала, что Америка вступила в войну. Видела, как ликует весь Париж, размахивая французскими и американскими флажками. Войне, думает она, пришел конец. Но не считает, будто ее время прошло, совсем наоборот, оно только наступает. Кики словно разыгрывает пьесу «Груди Тирезия» в жизни; понимает, что с нее хватит мужских шляп и широких плащей. Ей необходимо обнажиться, сбросить с себя все и зашагать по жизни нагишом. Она хочет зарабатывать своим телом, но ей и в голову не приходит стать проституткой. Она внебрачный ребенок, но мать научила ее морали! Она будет ходить голой, она будет моделью, но она будет соблюдать себя — зарабатывать в одном месте, а получать деньги в другом. Поэтому она не будет казаться проституткой ни себе, ни другим.
Эта новая кокетка входит в «Ротонду». Выглядит она величественно: некая смесь греческой кариатиды и детской игрушки. Занимает столик в одиночестве (Непристойно!), закуривает сигарету (Неслыханно! Дама!), скрещивает ноги, приподнимает платье так, чтобы все могли увидеть, как ее бедра переходят в задницу, и под дразнящие выкрики заказывает абсент (Немецкий напиток!). Дядюшка Либион говорит: «Абсента нет, мы подаем
