помогали несчастных женщин обманывать. Что она о вас тогда подумает? Сразу же на развод подаст. Кому охота быть замужем за подлецом и осужденным за жульничество и обман?
– Нет, – испуганно произнес Шурик и добавил: – Лучше я тогда ей вовсе ничего говорить не буду. Ну, что я был у вас…
– Вот это правильно, – одобрил решение Белокурова Лев Иванович и, провожая его, пожал руку и попросил: – Вы уж, когда Анохин в следующий раз напишет в чате, нам позвоните. Не сочтите за труд. И его сообщение не удаляйте, договорились?
– Ладно, позвоню, – нехотя пообещал Шурик.
И он выполнил бы свое обещание, но Сашка Анохин за эти два дня ему так и не написал. Правда, Шурик не очень по этому поводу беспокоился и даже где-то в глубине души радовался, что Сашка не пишет ему. Не очень-то хотелось Шурику, чтобы лучшего друга снова в тюрьму посадили. Но, с другой-то стороны, Белокуров понимал, что Сашку нужно обязательно наказать. Женщин, которых Анохин обманул, Шурику тоже было жалко.
Жене, как он и обещал Гурову, Белокуров ничего не рассказал, но все эти два дня все равно был как на иголках, словно в ожидании чего-то нехорошего. Дома и на работе он был рассеян и сосредоточивался только тогда, когда работал над нанесением рисунка и самой татуировки. Хорошо, что Нины в эти дни не было дома. Она уехала в очередную командировку. Нина часто уезжала куда-то по своим дизайнерским делам, но редко говорила Шурику, куда именно едет и какие проекты там, в других городах, реализовывает. Она не говорила, а Шурик не допытывался.
Нина вообще была женщиной независимой и самостоятельной. С Шуриком она хотя и жила в одной квартире и даже считалась его законной женой, но финансы у них в семье были не общие. У Нины были свои доходы и расходы, а у Шурика свои доходы и общие с их Ниной расходы. Но Белокурова такой не совсем справедливый расклад совсем не напрягал. Он, Шурик, вообще был мужиком без особых претензий к жизни. Носил свои немногочисленные вещи аккуратно, в еде был непривередлив. Жизнь вообще его никогда разносолами не баловала. Какие могут быть разносолы в детском доме?
В квартире, в которой он жил с Ниной – а это была небольшая двухуровневая квартира-студия, – царил современный минимализм. Нина, как неплохой дизайнер интерьера, отделала жилище по своему вкусу – в стиле «дешево-богато». Шурику же было все равно. Ему без разницы было, в каком стиле выполнен дизайн интерьера его небольшой квартирки. Главным для него было, что Нина живет рядом с ним.
Обычно Нина, когда уезжала, сама звонила Шурику по вечерам, и они минут двадцать разговаривали. В основном она расспрашивала Шурика о его работе, о том, что он сегодня ел, как вообще провел день. Но вопросы эти всегда были какими-то казенными, пустыми. Задавались они как нечто обязательное. Да и ответы на вопросы, как понимал Шурик, выслушивались примерно так же – по обязательству. Белокурову даже иногда думалось, а слышит ли Нина его ответы или она спрашивает его просто для того, чтобы создать видимость заботы о нем. А сами ответы ей неважны. В одно ухо влетели и в другое вылетели.
Шурик знал, что Нина его не любит. Он это чувствовал. Знал и чувствовал, но все равно был рад, что она рядом с ним, что не ушла, не бросила его одного. Шурик не любил быть один. Ему хотя и нравилось одиночество как таковое, но он предпочитал, чтобы это одиночество было одно на двоих. Чтобы рядом, когда он один, все-таки кто-то находился. Желательно тот, кого Шурик любил и о ком мог заботиться. И ему было не важно, любили ли его в ответ на его любовь. Главное, чтобы его не обижали и позволяли себя любить. Точно так же, как в свое время неказистый и толстый Шурик «Прыщ» полюбил и привязался к своему однокласснику Сашке Анохину, точно так же он полюбил и привязался к Нине.
А с Ниной его познакомил именно Сашка. Только тогда ее звали не Нина, а Эвелина. Впрочем, Шурик не очень был в этом уверен. В том, что Нина и Эвелина были одной и той же девушкой. У Нины волосы были светлые, а у Эвелины – темные. У Нины глаза были серые, а у Эвелины – темные как ночь. Да и одевались они по-разному. В остальном же Нина была очень похожа на Эвелину. Как художник, Шурик мог бы уверенно сказать, что это одно и то же лицо. Но вот как Александр Белокуров, Шурик был в этом не уверен.
Дело в том, что в детстве Саше Белокурову поставили диагноз прозопагнозия. Это такое заболевание, при котором человек неспособен удерживать в памяти и узнавать уже когда-то виденные им лица. И хотя с Шуриком в свое время много занимались специальной терапией, он все равно часто путался и сомневался. Наверное, именно поэтому ему было проще привязываться к тем, кого он просто любил, любил даже тогда, когда плохо помнил их лица.
Собираясь на работу, Шурик все время думал, почему Нина вчера вечером, как это и было у них принято, если она ночевала вне дома, не позвонила ему. Он прождал ее звонка весь вечер и половину ночи, но она так и не позвонила. Тогда Шурик разволновался не на шутку и ночью, уже в три часа, позвонил ей сам. Нина долго не отвечала, но когда ответила, голос у нее был сонный и недовольный:
– Ты чего так поздно звонишь? Чего не спишь-то?
– А ты почему сама не позвонила? Я ждал, ждал. Волноваться начал. Вот и позвонил. Вдруг с тобой что-то случилось.
– Что со мной могло случиться? Занята была, вот и не позвонила.
– Когда ты приедешь? – после долгого и тягостного молчания спросил Шурик. Он знал, что спрашивать Нину, где она сейчас находится, было бесполезной тратой времени, она все равно не скажет. Поэтому он спросил единственное, что пришло в голову.
– Не знаю, ложись и спи, – снова недовольное сопение. – И больше мне не звони. Я сама тебе позвоню.
– Когда? Когда позвонишь?
– Не знаю.
Нина оборвала связь и даже отключила телефон. Шурик пытался ей перезвонить, чтобы сказать, как он ее любит, но ее телефон был уже отключен. Даже гудки не проходили. То, что Нина отключила телефон, очень расстроило Шурика. Раньше она никогда так не поступала. И этим фактом Шурик был настолько расстроен и выбит из колеи обычной своей размеренной
