Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118
Я читал в Интернете, что когда люди, стоявшие 11 сентября возле горящего ВТЦ и зеваками глазевшие на этот пожар, вдруг оказались накрытыми облаком руин рухнувшей северной башни, они побежали прочь с такой немыслимой скоростью, на какую не были способны никогда в жизни!
Лежа на полу, я связанными ногами выбил входную дверь. Как я это сделал, не знаю.
Глоток чистого воздуха вернул мне сознание, а смертельная опасность – рассудок. Я лежал на пороге, всем телом еще внутри квартиры, а ногами на выбитой двери. Пожар был практически подавлен этой действительно пламегасительной пеной и газом, но что-то с такой силой жгло мне босые ноги, что я инстинктивно подтянул их к себе и увидел, что это плавится капроновая удавка.
Боль была нестерпимой, и если бы липкая лента не залепляла мне рот, я заорал бы во весь голос.
Впрочем, орать было некому, в конце февраля даже Майами пуст, не то что какой-то Сэндвилл! За исключением двух «писателей» – меня и профессора, жена которого смылась потусоваться в Нью-Йорк, – тут никого нет в радиусе трех кварталов вокруг.
Не знаю, что произошло раньше – я разорвал ногами плавящийся капроновый шнур или он сам перегорел…
Я перевернулся со спины на колени, вскочил и, прыгая через осколки стекла из выбитой двери, бросился прочь, на улицу, в сторону дома профессора.
На мое счастье, он сам трусцой бежал мне навстречу – в спортивных трусах и кроссовках. Я и не знал, что он встает в такую рань и бегает от инфаркта. Скорее всего он начал эти пробежки только пару дней назад, когда улетела жена. Конечно, он изумленно остановился:
– Пол, что случилось?!
Я мычал и тянул к нему голову с выпученными глазами и залепленным ртом.
Он понял наконец и осторожно потянул за край липкой ленты.
Я нетерпеливо замычал изо всех сил.
Он дернул, я распахнул освободившийся рот и закашлялся так, что повалился от этого кашля на землю.
– О мой Бог! Что случилось? Что с твоими руками? – причитал профессор.
Кашляя и отплевываясь, я повернулся к нему спиной, чтобы он развязал мне руки. Он подергал узел и сказал:
– Я не могу. – И кивнул в сторону дома: – А где Глен, Полина?
– Они уехали… – сказал я сквозь кашель.
– Уехали? О! – восхищенно воскликнул профессор, воспитанный американским кинематографом. – Они связали тебя, ограбили и удрали?
Я побежал в гараж – там на стене висели садовые ножницы и другие инструменты.
– Сюда! – крикнул я профессору. – Иди сюда!
Неловко работая за моей спиной садовыми ножницами, он продолжал восхищаться:
– Связали, ограбили и удрали! Это как в кино! Ты хочешь, чтобы я позвонил в полицию?
Впереди Банников с тремя паспортами и билетами и Полина с детской коляской, эдакая замечательная молодая пара с мирно спящим ребенком-инвалидом и тремя чемоданами. А за ними Харунов и трое его Сталлоне налегке, с одними спортивными сумками в руках.
Облегченно выдохнув, я утер пот с лица и уже спокойным шагом подошел к ним.
– Доброе утро, господа! – сказал я по-русски.
Описать выражения их лиц и отвалившихся челюстей не сможет никто, в театральных пьесах в таких случаях пишут «мертвая пауза».
Пользуясь этой паузой, я сказал:
– Это арабский рейс, вокруг двадцать агентов ЦРУ в штатском. Улыбайтесь как родному. Иначе…
Должен сказать, что Харунов и Банников первыми усвоили новые правила игры – Харунов улыбнулся натянуто, как гиена, а Банников с его прирожденным талантом хамелеона радостно распахнул руки и шагнул ко мне, собираясь меня обнять.
– О! Павел! Какими судьбами?
Но я остановил его:
– Без рук! У нас судьбы разные… Полина, возьми у него свои документы и иди сюда с ребенком.
– Но… – начал было Харунов.
Я повернулся к нему:
– Позвать ФБР?
– Следующий! – позвали от стойки регистрации билетов.
– Ты следующий, – сказал я Харунову. – Иди, пока я не позвал ФБР.
Он шагнул к стойке, положил на нее свой паспорт и билет и посмотрел на меня взглядом Мухаммеда Атта. Я понял, что следующая наша встреча – если она состоится – будет стоить мне жизни.
– Полина, – позвал я снова.
Но Банников не отдал ей документы, а, держа Полину под локоть, подошел ко мне вместе с ней и, улыбаясь по-родственному, сказал:
– Слушай, давай договоримся. Тебе Полину, а…
Я тоже улыбнулся:
– Заткнись. Тащи ее чемоданы и пацана.
– Но, Павел, ведь мы партнеры!
– Еще одно слово, и я сдам тебя в ФБР. Быстро пацана, на нас уже смотрят!
Я не врал, вокруг – в некотором, правда, отдалении – стояли и действительно смотрели на нас четверо молодых бесстрастных мужчин. А прогуливавшийся по залу черный полицейский остановился рядом:
– Any problem, gentlemen?[54]
– No, sir! – улыбнулся я. – No problem at all!
И Банников, отпуская локоть Полины, повторил, как попугай:
– Но, сэр! Но проблем эт ол!
Я взял из рук Рыжего все три паспорта – его, Полины и малыша – и сказал:
– Тащи коляску и вещи! Живо!
Полицейский, с недоумением хлопая глазами, смотрел, как Рыжий прикатил к моим ногам детскую коляску с Ивом, все еще безмятежно спящим, а потом и три их чемодана.
– What's going on?[55]– спросил полицейский.
– Don't worry, sir. It's a family business,[56]– сказал я.
Семейные дела – это в Америке святое, полицейский повернулся и флегматично двинулся дальше.
Харунов отошел от стойки регистрации билетов, его место занял тот Сталлоне, который вязал меня в бэйсменте.
– Мой паспорт, – сказал мне Банников.
– Сначала твой бумажник.
– Это еще зачем?
Я чувствовал, что Харунов, стоявший чуть поодаль, просто прожигает меня своим взглядом, но теперь был мой бенефис, и я хотел доиграть его до конца.
– Давай, давай бумажник! – грубо сказал я Рыжему. – Быстро!
Он в некотором недоумении достал из внутреннего пиджачного кармана свое красивое кожаное, с золотой монограммой портмоне. Я взял его, открыл, там, как я и полагал, была пачка стодолларовых купюр – небольшая, тысячи три. Я вытащил эти деньги, а портмоне и российский паспорт Банникова вернул владельцу.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118
