Это кажется отвратительной работой, но удивленный Грант обнаружил, что рабочие наслаждаются ею. Они были выходцами из племен, обитавших в двухстах километрах от фабрики, и их задача состояла в том, чтобы энергично прыгать по чану и взбивать жидкость «до тех пор, пока все содержимое не взобьется» и поверхность не покроется сгустками синей пены. Для Гранта это была атмосфера вечеринки, полная песен, шуток и групповых танцев, напоминавшая ему кадрили, которым он и его сестры учились в Суррее. Более того, когда рабочие вылезли из чана после двух часов своей индиго-аэробики, они были так же сильно окрашены, как воины Карактака, – и сопровождали свое необычное появление взрывами смеха. Это были не столько «синие дьяволы», заключил Грант, сколько «веселые дьяволы»[233].
Однако были и другие люди, которые совсем не веселились, когда дело касалось индиго: фермеры. Они не просто не желали давать взятки измерителям и другим работникам плантаций – им вообще не хотелось выращивать индиго. Проблема заключалась в системе. Английским поселенцам разрешалось владеть всего несколькими акрами земли[234] (когда совсем недавно поселенцы в Америке пожелали сами править своими землями, эта потеря оказалась для Англии слишком болезненной), поэтому им пришлось принуждать бенгальских фермеров работать на них. Но фермеры хотели выращивать на своей земле рис, а не индиго, поэтому английские поселенцы (которых называли «плантаторами», хотя по закону им не разрешалось засаживать большие плантации) прибегали к привычной и обычно работающей тактике: они избивали и запугивали.
Рабочие бьют индиго, гравюра, Коулсуорти Грант
Форлонг, основавший школу и больницу и пользовавшийся всеобщим уважением в обществе, в 1850-х годах был одним из двух наиболее либеральных плантаторов во всей Бенгалии. Другие оказались куда суровее: зачастую они были выходцами из низших классов, презираемыми более образованными управляющими колонией. Они, не раздумывая, отправляли фермеров в тюрьму или приговаривали к порке за то, что те не выплатили долги, которые их принудили делать[235]. Одним из самых известных плантаторов был человек по имени Джордж Мирс, который регулярно сжигал дома фермеров, не желавших выращивать для него индиго. В 1860 году он сумел добиться принятия запрета выращивать рис на землях, где когда-либо выращивали индиго. Несколько недель спустя началась серия событий, получивших название «Голубой мятеж» и в конечном итоге приведших к обузданию этой беззаконной системы[236].
Все началось в деревне Барасат – на одной из ближайших к Калькутте плантаций. Фермеры начали шумно протестовать, остальные бенгальцы последовали их примеру. В результате сотни людей были брошены в тюрьмы, камеры которых переполнились. Ходили слухи о заговоре с целью похищения вице-короля лорда Рипона, а газета «Англичанин» сообщала: «мы находимся на пороге кризиса»[237].
Много позже миссионер Джеймс Лонг вспоминал, как однажды апрельским утром 1860 года он занимался санскритом со своим учителем, как вдруг увидел у своего окна толпу в полсотни человек, пытающуюся что-то ему сказать. Лонга (который поддерживал фермеров индиго) попросили перевести пьесу авторства почтового служащего по имени Динабандху Митра. Главные злодеи в «Нил Дарпане» – «Индиговом зеркале» – это неуклюжие и злобные двойники Джорджа Мирса, жестокие и коррумпированные колонисты, которые насилуют, избивают, поощряют проституцию. Они говорят полусловами, приправленными явными ругательствами, а фермеры неизменно бегло и четко высказывают протест против действий жестокой британской системы. «Этого человека избили, и в результате, я думаю, он будет прикован к постели в течение месяца, – упрекает бенгалец Вуда, одного из англичан, после того как тот чуть не убил фермера. – Сэр, у вас тоже есть семья. А теперь скажите, какое горе охватило бы вашу жену, если бы вас взяли в плен во время обеда?» Вуд отвечает оскорблением – чем-то между «пожиратель коров» и «ублюдок». Похоже, для компромиссов уже было слишком поздно.
Пьеса «Нил Дарпан» не была изящной драмой, но она оказалась эффективной и прокатилась по Бенгалии, вызвав всплеск политической активности. Перевод Лонга в сочетании с событиями в Барасате донесли информацию о проблемах с индиго до высших эшелонов британской политической системы. Правда, миссионера отправили в тюрьму за якобы перевод клеветнических материалов. Несправедливый режим на этом не закончился – первый акт мирного гражданского неповиновения Махатмы Ганди был совершен в северном Бихаре[238] в 1917 году, когда тот отправился поддержать крестьян, страдавших из-за посевов индиго, – но это было начало конца.
Я понятия не имела, что ищу в Барасате, находящемся всего в получасе езды на пригородном поезде от Калькутты. Мне нужно было что-нибудь, что могло дать ключ к истории этого места, помочь почувствовать атмосферу, породившую бунты индиго в 1860 году. Но, к сожалению, застройка относилась к ХХ веку, большинство зданий было построено в 1960-х и 1970-х годах. А на полях уже давно растили рис. «Я ищу какое-нибудь старое здание», – сказала я джентльменам, пьющим чай в правительственных кабинетах под ревущими вентиляторами, и почувствовала себя нелепо. Они были дружелюбны и поручили мое дело молодому человеку по имени Сунил, который сначала отвел меня в справочную, а затем в здание суда, где личный помощник главного судьи (который учил своих детей-подростков пользоваться компьютером) сообщил, что мне повезло. В Барасате остался только один старый дом. И вот я иду за Сунилом по маленьким улочкам, вдоль которых выстроились мусорные лавки и обувные магазины. Мы свернули за угол, где меня ожидало самое необычное зрелище: к многоквартирному дому 1960-х годов прижимались призрачные развалины того когда-то величественного дома, украшенного огромным балконом на втором этаже и колоннами, поднимающимися до самого неба. Скрытые плющом, сияющие в лучах послеполуденного солнца эти колонны были великолепного голубого оттенка.
