издавали когда-то самые первые европейские автомобили, они не имели ничего общего с теми оглушительными сигналами, которыми горлопанили современные авто, и воспринимались как некие учтивые предупреждения «Разрешите, я очень спешу», «Пожалуйста, повнимательней», «Извините, мне нужно проехать».
В Индии продолжали действовать какие-то особые правила вождения достопамятных возничих, которые колесили по индийским дорогам с теми же оберегами и мантрами задолго до появления машин, и те патриархальные правила были здесь понятны всем, даже коровам, быкам и верблюдам, запряженным в упряжки. Здесь уважали не правила дорожного движения, а само дорожное движение. Для индусов дорога имела, в том числе, религиозное значение, и перемещение по ней воспринималось как движение колеса дхармы. Возможно, именно поэтому Евгений не встретил на индийских дорогах ни одной аварии. И это притом, что движение здесь было более напряженным и повсеместно более хаотичным, а дорожные знаки попадались так редко, что порой начинало казаться, что их вообще нигде не ставят, чтобы не отвлекать внимание водителей от дороги.
Набрав скорость, мистер Титу включил на автомагнитоле затейливые сикхские песнопения, которые сливались с шумными хлопками от теплого индийского ветерка, задувавшего из приоткрытого окна. Евгений погрузился в безмятежное состояние, созерцая за окнами машины чередовавшиеся желто-зеленые поля, на которых созревал второй урожай, одинокие крестьянские лачуги из соломы, трущобы придорожных городков, раскидистые деревья в лазурной дымке тумана. По обочине медленно плелись телеги, груженые доверху мешками, тут и там проходили молодые девушки, переносившие на головах невероятно огромные тюки.
— Если хочешь, можем заехать в одну деревню, — обратился к нему Титу Сингх, сделав музыку потише. — Считается, что в ней когда-то жил Кришна.
— Тот самый Кришна?
— Да, тот самый Кришна, — убедительно кивнул головой Титу.
— А деревня как называется?
— Вриндаван, это недалеко, через полчаса туда подъедем.
Они заехали в один из тех небольших индийских городков, которые им уже попадались на пути. По улочке, обнесенной длинным кирпичным забором, бегали рыжие обезьяны, короткошерстые собаки, тут же гуляли белые коровы, проезжали парни на мотоциклах и продавцы на велосипедных повозках. Над Вриндаваном эхом разносились напевы «Hare Krishna Maha Mantra».
Мистер Титу поехал так медленно, что Евгений мог разглядеть в придорожных лавочках все нехитрые товары — цветы для подношений, фрукты, бутилированную воду и напитки. Кое-где над одноэтажными и двухэтажными постройками возвышались мраморные башенки индуистских храмов. В тени деревьев сидели босоногие паломники. Некоторые из них лежали плашмя на дороге, перекидывая из одной кучки в другую ровные камушки. По правде говоря, Евгений уже привык к тому, что люди здесь могли запросто спать на ступенях храмов или отдыхать, растянувшись прямо на асфальтовой дороге, и нисколько не удивлялся необычному поведению индусов, совершавших парикраму.
На первый взгляд в деревне не было ничего особо примечательного. Кругом царило характерное для провинциальных местечек живописное запустение. Все шло своим чередом, по накатанной колее жизни. Но вот на зеленом холме за густой листвой вековых деревьев, за остроконечными куполами чатри Евгений разглядел храм из красного песчаника, который показался ему знакомым.
— Этот храм я уже где-то видел, — вспомнил Евгений. — Кажется, на какой-то гравюре.
Титу Сингх остановил машину на обочине дороги.
— Мадана-мохана, — объяснил он. — Очень старинный храм.
— А туда можно подняться?
— Конечно, я тебя здесь подожду, — кивнул Титу.
Евгений вышел из машины и прогулялся до крепостной стены с крутой каменной лестницей, которая поднималась к двум башням. На дворе перед храмом никого не было, если не считать небольшой группы шнырявших по газону обезьянок, не вызывавших у него никакого доверия. Он снял и засунул свои сланцы в сумку, чтобы они их ненароком не сперли. Одна из обезьян, увидав это, с удивлением пошевелила бровями, оценив его предусмотрительность. Он сфотографировал башню Мадана-мохана, украшенную узорами, постоял на площадке перед храмом, различая в зыбком воздухе плавные изгибы священной реки Ямуны. И ему подумалось, что тысячи лет назад на этом месте в окружении таких же фруктовых деревьев и таких же пронырливых обезьянок, бегал со своими друзьями мальчик Кришна. И он тоже мог любоваться отсюда берегами этой реки, которые, впрочем, имели тогда другие очертания.
Давно не было здесь ни того чудесного мальчика, победившего змея Калию, ни его друзей-пастушков, и все же память почему-то так отчетливо рисовала их присутствие рядом, спустя тысячи лет… Глядя на эту реку, он осознал свою ошибку — именно это спонтанно возникавшее ощущение присутствия и было самой драгоценной достопримечательностью Вриндавана, а многочисленные божества и храмы были — словно нити узелкового письма — только осязаемыми напоминаниями, позволявшими пронести сквозь изменчивость времен память о том удивительном присутствии, когда все казалось возможным, совсем как в детстве каждого человека, которое никогда ни с кем не повторялось.
Он молча обошел башню, постоял под навесом у входа в храм, к которому кто-то возложил свежую гирлянду из белых и желтых цветков, и прикоснулся к этим цветам. Он не знал, для чего. Просто ему захотелось прикоснуться к ним рукой, как бывает со всяким паломником, уходящим за тридевять земель, чтобы припасть к святой земле или к чудотворному образу и обрести в этом простом действии высший смысл преодоления немыслимых расстояний и всего пройденного жизненного пути. Таким был дух паломничества — и этот дух ощущался тут на каждом шагу. Каждая корова, каждое дерево Вриндавана со своими разросшимися в разные стороны ветвями были трансцендентны. Они действительно излучали некий трансцендентный опыт и как будто даже осознавали его в отличие от людей, проходивших мимо и погруженных в повседневность своих забот.
Вернувшись к машине, Евгений обнаружил, что Титу Сингх за время его отсутствия обзавелся связкой бананов и другими фруктами. Они перекусили, попили чаю и поехали дальше по улочке, которая петляла между торговыми рядами, спускаясь к реке. Здесь живописного запустения было еще больше. На илистой земле стояли бамбуковые палатки местной бедноты. Но мистер Титу зачем-то сделал на берегу остановку.
Евгений вышел из машины и увидал прямо посреди реки железобетонную опору какого-то недостроенного моста. Она возвышалась над Ямуной, отражаясь в ней как некая сюрреалистическая фантасмагория в виде гигантской буквы «Т», как символ тупиковости и тщеты всей «высокотехнологичной цивилизации», которую так красочно изображали в рекламных роликах.
— Здесь планировалось построить большой мост через Ямну, — сказал Титу Сингх, заметив, как пристально Евгений поглядывает на Т-образные опоры.
— И почему его не построили?
— Жители взбунтовались, — объяснил Титу. — У них же никто не спросил, нужен им этот мост или нет. Если бы мост построили, за ним бы скрылся Кеши Гхат, куда мы с тобой сейчас идем.
Пробираясь по прибрежной тропе к храмовым
