Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
Долго размышлял, но моя старая подруга, фантаст Филлис Эйзенштейн, – кстати, дальняя родственница Сергея Эйзенштейна! – убедила меня, что драконы необходимы. Я со временем убедился в ее правоте – и даже посвятил ей одну из книг, третью.
Фэнтези нуждается в магии. Но я стараюсь ее контролировать, не давать ей воли. Что-то мистическое, темное, необъяснимое – вот что такое магия для меня: она не должна становиться привычной, повседневной. Главное – не пускать в книгу магические школы!
– То есть никакого Хогвартса?
Джордж Мартин: Именно.
– У нас есть шутка: когда Джорджа Мартина спрашивают о судьбе недописанной шестой книги из «Песни льда и пламени», он убивает одного Старка. Признайтесь, это правда?
Джордж Мартин: Но тогда ни одного Старка не осталось бы в живых!
Разговор об «Игре престолов» с Павлом Пепперштейном
Невероятный нам всем подарок и урок.
Павел Пепперштейн
Беседа записана для специального номера «Искусства кино», посвященного феномену «Игры престолов». 2019 год.
– Давайте начнем с основного вопроса. Почему «Игра престолов» состоялась? Почему случился этот феномен – такая популярность истории, которая обязана была стать нишевой? Почему этот фильм стал смотреть весь мир?
Павел Пепперштейн: Да, это, конечно, суперважный вопрос. Можно сказать, что «Игра престолов» – почти единственное доказательство того, что массовая культура еще существует. После смерти Майкла Джексона у меня было ощущение, что она умерла вместе с ним, что ее больше нет. Есть сеть локальных субкультур. Исчез большой общий экран, на который направлено всеобщее созерцание, всеобщее внимание. Осознание смерти массовой культуры было очень печальным – для меня, во всяком случае. Я это воспринял как нечто трагическое, потому что это вторая большая утрата в культурном пространстве. Вначале погибла элитарная культура, но зато была массовая. А теперь исчезла и массовая. Вспоминается из «Мастера и Маргариты»: «Что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет!»
На самом деле все есть. Естественно, все эти прекрасные фразы, что что-то умерло или исчезло, носят условный характер. И элитарная, и массовая культура продолжают быть. Появление «Игры престолов» имеет такое огромное значение, потому что это одно из немногих сегодня доказательств, что массовая культура жива и что можно делать вещи действительно для всего мира – для всех народов, прослоек, социальных групп и зрителей разного возраста и образования.
– Только никто не знает рецепта. Все уверенно говорили о смерти культуры чтения, в особенности подросткового: мол, остались только телевизор и интернет. Но появился «Гарри Поттер», и все изменилось: все стали читать «Гарри Поттера». Все говорили о смерти кинотеатрального проката, но вышел «Аватар»… Достаточно появиться одному гениальному произведению именно в области массовой культуры, и все суровые прогнозы отменяются. Мне кажется, «Игра престолов» сыграла такую же роль.
Павел Пепперштейн: Абсолютно! Это невероятный нам всем подарок и невероятная радость, урок. Но и конечно же для меня лично просто праздник. Есть эпическое повествование, продолжающее линию Толкина, «Властелина колец». Она возможна! Мифологическая реальность вполне может сплетаться с исторической, с исторической рефлексией и давать такой объемный, мощный результат – и по картинке, и по сюжету. Самое главное в этих фильмах – то, что их видели все и все их обсуждают. В них можно играть во дворе, как мы в свое время играли в Штирлица: мы же обращались друг к другу только «гауляйтер» там, «штандартенфюрер» и никак иначе… И спокойно взрослые проходили мимо, не думая, что мы неофашисты: понятно же, дети в Штирлица играют! Точно так же и «Игра престолов». Странно, что еще не появились анекдоты вроде тех, что породили «Чапаев» и «Семнадцать мгновений весны». Правда, «Игра престолов» все-таки не наш фильм… Хотя отчасти наш: там среди авторов Алик Сахаров. И вообще, по духу он очень наш. Так что можно протянуть какую-то лапу апроприирующую и попытаться его объявить российским. Как и Тарантино, который, конечно, крупнейший российский режиссер, никто в этом не сомневается. Еще лучше, и это очень соблазнительно, было бы снять какую-то «ответочку». Была бы ситуация другая у нас с кино… А сейчас дела не особо супер-пупер… Если бы мне поручили, я бы снял.
– Но все-таки это не ответ на вопрос, почему выстрелило. У того же Толкина огромное количество поклонников, его любят и читают. А другое гигантское количество людей читать его – да и фильмы смотреть – принципиально не будут, потому что считают ниже своего достоинства разбираться в рангах гномов и эльфов. С «Игрой престолов»-то иначе. Она оказалась глобальнее Толкина.
Павел Пепперштейн: Во-первых, это гениальное произведение.
– Фильм или книжка?
Павел Пепперштейн: К сожалению, я не читал книгу. Вот Толкина я сначала прочитал, а потом посмотрел. Но сериал «Игра престолов» гениален. Все идеально сложилось. Это же история Запада, англоязычной культуры. Сразу узнаются многие вещи, которые невозможно не узнать: Стена ассоциируется с Валом Антонина, с Валом Адриана. Огромное количество ассоциаций с английской историей. Продолжается толкиновская линия: западная картина мира и эпос совпадают с тем, что сейчас период окончательного господства англосаксонской культуры. Это современная официальная версия эпоса, предложенного всем народам, с имперских таких позиций. То есть он подкреплен, можно сказать, боеголовками. Есть очень мощный государственный размах, этносемиотический конкретный посыл, что эта цивилизация собирается делать с миром, каким образом осуществлять свою власть и для чего вообще на уровне, скажем, языка и семиозиса эта власть нужна.
– Западную ли парадигму здесь представляет Дейнерис? Она ведь родилась в Вестеросе и родом из западной династии, но при этом воспитана на Востоке, в рабовладельческом обществе, а выросла в обществе кочевом, там сформирован ее этический кодекс. Она, приходящая в Вестерос, представляющая собой эдакого благого тирана, человек западный или восточный? Она между Азией и Европой, между Востоком и Западом… Может, русская?
Павел Пепперштейн: Она и похожа на русскую. Но при этом все равно она западная, прежде всего потому, что в военном, стратегическом отношении представляет собой авиацию. То, что она делает в конце с Королевской гаванью, – это классика англо-американских стратегий. Можно вспомнить Дрезден, Хиросиму и т. д. Прежде всего атака с воздуха, без какого-то врастания в ситуацию на земле, просто ковровое бомбометание или тотальное сжигание целого участка бытия – это очень характерно для англо-американского невроза и вообще линии поведения. Страх увязнуть в этом участке, если начать к нему присматриваться, детализировать. Желание очень радикально и жестоко устранить проблему посредством тотального уничтожения.
– «Лучший вид на этот город – если сесть в бомбардировщик» – это оно?
Павел Пепперштейн: Именно. Поэтому Дейнерис проваливается под конец
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
