в инвалидном кресле. Ему трудно передвигаться без посторонней помощи – в то время коляски с электромотором еще не изобретены.
Дальберг – ученый, убежденный антирасист. Он стал заведующим кафедры расовой биологии с тем, чтобы ликвидировать ее раз и навсегда.
Он выглядит немного уставшим, но никак не слабым и несчастным. Разговор получается тоже короткий – профессор Хольмдаль может принять нас когда угодно – на этой неделе у него нет лекций. Нина, естественно, заявляет, что нас больше всего устроило бы встретиться с ним прямо сейчас, без промедлений. Пока Дальберг ждет, когда Хольмдаль подойдет к телефону, он спрашивает нас со своей усталой улыбкой, знаем ли мы, что речь идет всего лишь о курсе анатомии, никаких гарантий, что мы сможем продолжать образование, он дать не может. Правда, он подслащивает пилюлю – по его словам, Хольмдаль обещал поговорить с заведующим кафедры гистологии, отвечающим за второй семестр. Нам никаких утешений не нужно, но он выполнил свой долг – предупредил. На прощанье он подает каждому их нас прохладную, немного влажную руку. Больше я никогда его не встречал.
Профессор Хольмдаль – полная противоположность Дальбергу. Он лыс и преувеличенно энергичен, словно хочет убедить всех – и, похоже, в первую очередь, себя самого, что находится в прекрасной форме. Он ходит из угла в угол, и разглагольствует неоправданно громким голосом. Ему не нужны наши польские аттестаты, но он хотел бы поглядеть на зачетные книжки, подтверждающие, что мы были зачислены на медицинский факультет. Он на ломаном немецком объясняет, что это непременное условие для зачисления – норвежцы тоже начали изучать медицину на родине.
У Хольмдаля мы задерживаемся подольше. Хеленка и Нина рассказывают ему о Лодзенском университете, какие предметы мы изучали, как проходят экзамены. Он слушает с интересом. Более всего его потрясло, что нас было шестьсот человек на курсе – к нему записались только двадцать пять. Мы прощаемся, довольные друг другом, под конец он говорит, что нам надо явиться на перекличку 22 января в десять часов. Хорошо было бы, если бы мы раздобыли три тома учебника анатомии Раубера Копша – в букинистических магазинах иногда продают подержанные экземпляры, а также учебник топографической анатомии Корнинга, но его почти невозможно достать. Он тоже подчеркивает, что речь идет только о курсе анатомии. Но он же обещал поговорить с заведующим кафедрой гистологии? Об этом он даже не упоминает, а мы не спрашиваем.
Конечно, нам надо было бы прислушаться к предостережениям старых опытных преподавателей, того же Йиллиса Хаммара. Решение бросить все, что мы только начали создавать в Швеции, ради одного-единственного курса анатомии было, мягко говоря, рискованным и вполне дурацким. Но этот рискованный и легкомысленный шаг, который мы сделали, даже не особенно задумываясь, в конце концов привел к успеху. До этого, правда, еще много чего произойдет, и окончательное решение нашей судьбы – в руках высокопоставленных академических светил и бюрократического аппарата. Но это они, Давид Хольмдаль и Гуннар Дальберг, первыми пошли нам навстречу, они прислушались к мнению Хьюго Валентина и дали нам шанс.
Конечно, очень много сделала Нина с ее энергией и пробивной силой. Но, если бы не эти люди, никто из нас не имел бы возможности учиться на врача.
И Хьюго Валентин, и его жена живо заинтересованы нашими успехами. Фру Валентин приглашает нас на чай с домашними печеньями – «чтобы вы не проголодались, пока добираетесь домой». Только в этот момент я сообразил, что ничего не ел, кроме очень раннего завтрака в Биркагорде.
Когда мы уже попрощались, Хьюго отзывает меня в сторону и вручает почтовый перевод на триста пятьдесят крон – его гонорар за статью в «Дагенс Нюхетер», центральной шведской газете. Деньги пришли неожиданно, сообщает он небрежно и как бы мимоходом, они ему совершенно не нужны и он просто не знает, что с ними делать. Он дает мне понять, что я окажу ему неоценимую услугу, если избавлю его от этой обузы. Он суетится и говорит много лишних слов – все для того, чтобы мы не почувствовали себя униженными. Для нас это целое состояние, мы получаем на почте деньги и по-братски делим их на троих.
Осенний семестр в Биркагорде подошел к концу. Йиллис Хаммар огорчен, когда я рассказываю ему о своих планах. Он сдержан, но все равно желает мне счастья, хотя и несколько натянуто.
Через много лет мне удастся восстановить контакт с Йиллисом и Лизой Хаммар. Из благодарности к этой школе, которая так много для меня сделала, я много раз читал там лекции, пока новый директор, Леннарт Сет, не посчитал, что мои лекции для его народной школы чересчур уж научны. Я очень рад, что Галинка Зайончковска и я успели навестить Йиллиса незадолго до его смерти – он был счастлив, что у нас все складывается хорошо. Я до сих пор член школьного товарищества и прихожу на все встречи, хотя среди старых учеников уже почти не встречаю знакомых. Недавно я получил почетное поручение написать воспоминания о народной школе Биркагорд к ее семидесятипятилетнему юбилею.
Непритязательный, энергичный и требовательный Йиллис Хаммар был в расцвете своих интеллектуальных и физических сил, когда я пришел в его школу. Его антинацистская деятельность до, во время и после войны наконец получила признание. Он боролся за права человека в те годы, когда это понятие было пустой фразой. Но уже в те годы, когда я учился в Биркагорде, ему исполнилось шестьдесят, и по закону он должен был оставить свой пост – жестокое и несправедливое решение.
Он проживет до девяноста пяти лет, сохраняя все ту же ясность ума, но отлученный от любимой работы.
Сгудент в Уппсале
Нужно сделать кучу дел – подготовить и подать документы в университет, выбрать студенческую общину, достать книги, жилье. Найти источник существования. В конце осеннего семестра в Биркагорде мне удалось через бюро по трудоустройству найти работу, которая, с одной стороны, очень меня устраивает, а с другой – дает вполне приличный заработок: мыть посуду в ресторанах. И тут очень пригодился опыт, приобретенный у Зайдеманов и Лагерманов. Это работа временная, выпадает не каждый вечер, но достаточно часто. «Мои» рестораны в Стокгольме – «Скандинавен» на Фридхемсплане и «Меч Бахуса» в Старом городе.
В ресторанах царит строгая иерархия. Выше всех на служебной лестнице стоят метрдотель и шеф-повар, потом идут официанты – все, кто имеет дело с посетителями, принадлежат к ресторанной аристократии. Затем идут повара, занятые приготовлением холодных блюд и в самом низу табеля о рангах – мойщики и мойщицы посуды. Как ни странно, работа мне нравится, я встречаю интересных людей и прилично
