первом ряду у среднего прохода Полковник открыл рот. Нос его описывал в воздухе параболы вслед за движением рук профессора.
Когда профессор говорил «вуалла»— что означало — конец фокусу, командир Лерке вбирал воздух полной грудью, с шумом выпускал его через ноздри, начинал бить в ладоши и смеялся, икая. Потом всем корпусом поворачивался направо.
— Изумительно, — говорил он, смотря на родинку, — непостижимо.
Верочка не возражала, даже бретелька не могла скрыть родинку.
— Это еще не все, — говорила она, — это только фокусы. Но вы увидите, что будет дальше.
В девять с четвертью синьора Руфь висела в воздухе. Пышное тело ее в алом трико волнообразно колебалось, точно аэростат, наполняемый газами
— А-а.. — протянул адъютант Гривцев, приподнимаясь с кресла
До половины десятого синьорита Пина танцевала тарантеллу. Капитан Ветчина орал «бис»
После перерыва в пятнадцать минут началось угадывание задуманного на расстоянии.
Синьор Бакко демонстрировал этот изумительный номер следующим образом. Он завязал Пине глаза носовым платком, взятым у Верочки, и поставил дочь спиною к публике. Пиколло спустился в зал. Синьора Руфь прошла за кулисы; не успевший после антракта вернуться на место адъютант стоял рядом с нею. Пиколло пошел вдоль кресел.
Склоняясь то к одному, то к другому, задавал вопрос, записывал ответ.
— Можешь сказать мне, с кем я говорю? — кричал он сестре.
Синьорита Пина колебалась. Синьорита Пина отвечала с усилием.
— Мужчина.
— Же те при, отвечай скорей, — а с кем я говорю сейчас?
— Женщина.
— Будь настолько любезна сказать, сколько лет этой женщине?
— Б — два, н — ноль, — высчитывала шепотом Пина и отвечала громко: — Двадцать.
— Здорово! — орал полковник.
— Ну, спросите, спросите, — шептала Верочка.
— Послушьте, — крикнул командир Лерке, — послушь-те, молодой человек. Прошу вас, не можете ли вы, только не записывая…
И, схватив Пиколло за галун венгерки, багровея, вытянул губы к его уху.
— Авек плезир, — ответил юноша с равнодушием профессионала. — Эф плиз! — крикнул он. — Как имя любимой особы господина, с которым я говорю?
Синьор Бакко сделал движение к дочери. Синьорита Пина качнулась вперед. Профессор гипнотизировал медиума. Полковник гипнотизировал Верочку.
— Э — п… это полковник, — расшифровала Пина. — Вера, — произнесла она со стоном.
— Вера! — ошарашенный повторил полковник. — Вера? — спросила Верочка, опустив глазки. Полковник был изумлен, подавлен, восхищен; в десять часов вечера двадцать пятого сентября командир Лерке готов был поверить чему угодно и кому угодно, даже своей любви к Вере. Ему давно перевалило за пятнадцать, он не мог быть скептиком. Полковник топал ногами и кричал «браво!», он хотел идти целовать профессора, он предлагал ему быть его секретарем, он жал ему руку.
А в пять минут одиннадцатого профессор и доктор черной и белой магии, кавалер сиамского ордена, всемирно известный, единственный в своем магическом роде Стефано Бакко бледный стоял у края помоста и говорил мертвым тоном:
— Сичас, мильс государынь и мильс государь, мой будит вам демонстрирт самий невироятни, самий монстрюозный бенефисни номир — массови гипнос. Прошу атонсьен. Будьте любесьти, гер биллетер, затворяйт на замок дверь и никого не пускайт. Ввиду отшень сильни впечатлени ужаса на слабонервни, особа приер, господа официр, снять оружий. Сеанс не больше десять минут.
— Но, — начал было полковник.
— Молчите, — остановила его Верочка, поведя родинкой, — подчинитесь, это изумительный человек, настоящий волшебник. Я понимаю его — он боится эксцессов. Он совершенно прав.
— Господа офицеры, — внезапно охрипнув, сказал командир Лерке, — предлагаю вам снять оружие на время сеанса и сдать его…
Он искал глазами самого младшего. Прапорщик вскочил, вытянувшись.
— Господину прапорщику. Синьор Бакко закрыл глаза.
Синьор Бакко простер руки. На висках надулись склерозные вены. Казалось, синьор Бакко полетит над зрителями.
— Тихо, — сказал профессор мертвым тоном, — не шевелиться, смотреть на меня, не крутить, голова, руки положить на свой колена. Тихо. Еще тихо. Начинайт.
Доктор черной и белой магии волнообразно провел ладонями по воздуху. Зрители вздохнули глубоко. Доктор прижал руки к груди и разом выкинул их вперед. Зрители замерли.
Еще раз и еще раз. Зрители не шевелились. Стефано Бакко снова выкинул руки вперед и медленно, с усилием потянул к себе.
Два человека во втором ряду слева, один человек в пятом ряду справа разом поднялись с места, медленно вышли в средний проход и вслед за движением рук профессора приблизились к нему. Глаза их были закрыты — они спали.
Стефано Бакко повторил то же движение — еще трех человек притянули к себе его руки.
Полковник едва удержался в кресле — шея вылезла из воротника френча. Синьора Руфь, стоя у кулис, схватила дочь за локоть. Пиколло подбежал к отцу.
— Господа офицеры, встать! — неожиданно резко крикнул прапорщик.
Глаза медиумов открылись. В руках тускло зевнули наганы.
Это случилось в двадцать минут одиннадцатого, минута в минуту, если не принимать в расчет слишком спешащие жить часы Стефано Бакко.
VIII
А в полночь в зале Дворянского собрания бал был в полном разгаре.
В полночь профессор Бакко был пьян. В полночь бывший прапорщик, теперь товарищ Петр сидел на телеграфе и пытался соединиться с Харьковом. В полночь хлопцы братались с гарнизоном и Самуил Лейзеров не мог купить ни одной «советки». В полночь полковник Лерке сидел на земляном полу бани, в кругу господ офицеров.
Ровно в полночь, в последнюю минуту двадцать пятого сентября девятнадцатого года, город Конопы был взят партизанским отрядом Остапа Шматько и объявлен советским.
Бенефис Стефано Бакко сошел блестяще.
Иван Евдокимов
Киносъемщики
Милиционер Пучков стоял на посту против банка. Пригнали раз в самый банковский разгар около двух часов дня три автомобиля. Два встали у самого входа, а третий по другой стороне улицы. Была на нем какая-то машина, вроде фонаря с ручкой. Покуда вылезали человек десять с двух автомобилей, выскочил от фонаря маленький юркий человечек, подбежал к Пучкову, сунул ему бумагу и сказал:
— Товарищ милиционер, вот вам отношение из Госкино. Нам необходимо произвести киносъемку. Для вас будет много неожиданного. Не смущайтесь! Так нужно по программе Будут бегать люди Будут выстрелы. Крики. Так, пожалуйста, вы не допускайте близко публику, чтобы кто-нибудь не пострадал. Отношение сохраните у себя для отчета по начальству.
Пучков начал просить прохожих:
— Граждане, не толпитесь на панелях! Проходите! Будет стрельба! Снимка для кино. Не переходить, не переходить дорогу! Дядюшка, дядюшка, обратно, друг. Обожди! Эй! Папиросница, куда? Патент есть?
— Начина-а-ем! — крикнул юркий человечек, подсел к фонарю, завертел ручку и махнул рукой к подъезду.
Туда вошли приехавшие на автомобилях и прикрыли дверь. И сразу загудела тревожная сигнализация из банка.
— Весело! Весело! — кричал киносъемщик, накручивая
