под его командованием. Эта операция вылилась во вспомогательную атаку против центра австрийцев, которая далась очень дорого, хотя Манштейн захватил деревню Хоцениц и начал взбираться на Пржеровскую гору[202]. К концу дня прусская армия, растянутая в линию и пробивающаяся наверх по телам убитых и раненых товарищей, продолжала вести сражение, грозившее закончиться катастрофой. Тем не менее в 7 часов вечера прусская пехота достигла вершины горы Кржечхорц, предприняв атаку, в которую Фридрих бросил всех оставшихся в живых. Она наконец открыла нечто похожее на брешь в австрийской оборонительной линии.
Атаку возглавлял Беверн, чьи полки во время марша вдоль Кайзерштрассе находились правее центра Фридриха. У австрийцев уже кончались боеприпасы, и вдруг на короткое время показалось, что в последний момент прусская энергия и непреклонная, упрямая храбрость смогут вырвать невозможную победу. Австрийская кавалерия, контратаковавшая в направлении деревни Кржечхорц, сама была яростно и результативно атакована с правого фланга прусской кавалерией генерала фон Крозигка, убитого в этом бою. Но хотя батальонам Беверна и удалось пробить брешь, ею было невозможно воспользоваться. Прусская армия изнемогала от непрерывных атак и ужасных потерь. Неприятель ликвидировал брешь благодаря массированной кавалерийской контратаке, которую предприняли от Дубовой рощи австрийские и саксонские эскадроны. Около 8 часов вечера в тот день была применена последняя уловка. Небольшие группы пруссаков беспорядочно откатывались назад к Кайзерштрассе. Фридрих потерял 14 000 солдат[203], австрийцы — всего 8000. Он также лишился 45 орудий, 22 знамен и важной победы. Австрийцы разбили лагерь на поле боя, которое осталось за ними.
Фридрих был потрясен. Когда он понял, что происходит — фронтальная атака, вверх по склону, на хорошо укрепленные позиции противника, к тому же имевшего намного превосходившие его силы, — он метался по всему полю, пытаясь воодушевить, сплотить войска и изменить ход событий. Когда прусская атака начала захлебываться на крутом склоне Пржеровской горы, король выхватил шпагу и бросился вперед во главе Ангальтского полка. Батальонам Манштейна, остановившимся во время атаки на склоне, он прокричал: «Kerls, wollt ihr denn ewig leben?» «Парни, вы, что, собрались жить вечно?»[204] Король появлялся повсюду, и с каждым часом становилось все более очевидно: он привел свою великолепную армию к катастрофе.
Фридриху сильно досталось за это сражение от критиков. Для чего он пошел на превосходящие силы противника, оставляя Прагу в осаде и держа там большое число солдат? Едва ли Фридрих понимал опасность: возможно, его чрезмерная самоуверенность, вера в свою победоносную звезду привели к тому, что он пропустил мимо ушей неприятную информацию. Почему он изменил свой план и маршрут выдвижения? Вероятно, его более всего заботил фактор времени. Почему Фридрих развернул атакующие войска в линию и новел их вверх по склону, невзирая на таившуюся в этом опасность? Скорее всего счел это наиболее безболезненным выбором, коль уж войскам приходится наступать оттуда, откуда он и не предполагал. Бой с австрийцами на высотах был неизбежен, а потому пруссакам нужно было создать боевой порядок.
Возможно, Фридрих решил, что у него появился хороший шанс, которого на самом деле не было. Он, очевидно, хотел застать Дауна врасплох. Для этого превыше всего нужны были быстрота, самый прямой и простой путь, самый высокий темп движения. Это соображение могло заставить Фридриха двинуть передовые эшелоны в сторону Дубовой рощи, надеясь, что с находящимися в процессе развертывания австрийцами удастся легко разделаться. Тогда бы он смог, захватив удобные позиции на правом фланге австрийцев, «питать» бой так энергично, что любая прусская часть создавала бы численный перевес там, где это было ему нужно. Но то, как развивалось сражение — превосходящие силы австрийцев, действия Манштейна, — все это превратило в пыль надежды, если Фридрих их лелеял.
В мыслях и мотивах Фридриха могли быть отдельные элементы перечисленного выше. Вряд ли мы это когда-нибудь узнаем. Нам известно, что грозный король Пруссии потерпел серьезное поражение. Вкус поражения горек, но он без всяких экивоков сообщил Георгу II 20 июня: «После восьми выигранных сражений это первое проигранное. Но я не отчаиваюсь. Мне нужно лишь немного времени для восстановления сил, и я найду способ выправить положение». Милорду Маришалю король написал, что Фортуна повернулась к нему спиной — она ведь женщина, а Фридрих новел себя не по-рыцарски, и Фортуна вместо него улыбнулась дамам, которые с ним воюют.
* * *
С поля сражения под Колином Фридрих отправился в свою прежнюю ставку в Лиссе, к северо-востоку от Праги. Каждый год в день этой битвы, 18 июня, он будет предаваться мрачным воспоминаниям. Король лежал на охапке соломы и в течение какого-то времени был не способен что-либо предпринять. Ясно, армию следует отводить, и он приказал брату Генриху проследить за этим, что было безукоризненно исполнено. 20 июня сняли осаду с Праги, армия потянулась на север и остановилась у Лейтмерица.
Затем Фридрих начал приходить в себя. 25 июня он написал Кейту, что надеется выиграть достаточно времени и поправить дела. Ему нужно было восстановить свободу маневра для армии, чтобы обеспечить оборону Силезии, защитить коммуникации с Пруссией и обеспечить войска всем необходимым. До него доходили слухи, что Даун, как и ожидалось, движется маршем к Праге, но где именно он находится, Фридрих не знал. Король отдал приказ Августу Вильгельму, принцу Прусскому, взять под командование 35 000 солдат, примерно половину армии, и перекрыть подходы к Эльбе. Он сам присоединится к нему позже. Тем временем король отправился в Лейтмериц, где 27 июня устроил свою ставку во дворце епископа.
В Лейтмерице Фридрих нашел Митчела и рассказал ему о сражении. Рассказ был сдержанным и несколько приукрашенным. Фридрих не винил других, хотя, но его словам, чрезмерное рвение отдельных частей армии, он имел в виду команду Манштейна, спутало пруссакам все карты. Его письменный отчет, датированный 22 июня, был честным и сухим. Позднее король говорил де Катту, что сражение можно было выиграть. «Теперь он, — сообщал Митчел Холдернессу, — пришел в себя». Он демонстрировал способность быстро восстанавливаться. «Я видел короля Пруссии великим в благоприятных обстоятельствах, но еще более велик он был в период неудач», — писал посол. Однако Фридрих понял: другого сражения не должно или пока не должно быть, если он не будет полностью уверен, что выиграет его.
Его также занимали финансовые проблемы. Для ведения повой кампании были нужны деньги. Он осторожно поинтересовался у Митчела о возможности получения британской субсидии, необходимой для продолжения боевых действий. Фридрих всегда отрицательно относился к идее займов и к зависимости, которую они означали, но понимал, что одновременное нападение Австрии, Франции и
