Я даже не очень соображаю, что говорю на прощанье, но точно ничего не обещаю. Только прошу на всякий случай не терять номер и первым заканчивают разговор.
— Что случилось? — осторожно интересуется Женя, протягивая мне вырванную страницу блокнота, на котором записан адрес моей «сестры».
В двух словах пересказываю весь разговор, заодно отметая весь мусор. Наверное, это нужно, чтобы я наверняка почувствовался. Хотя, если совсем уж честно, мой отчим был тем еще ублюдком и творил столько грязи, что даже сейчас тошно вспомнить.
— Это может быть она? — еще один настороженный вопрос.
— Понятия не имею, скорее нет, чем да.
Мы тянемся за вещами, быстро одеваемся, потому что от романтического настроения не осталось и следа. И пока я пытаюсь поднять на уши пару своих проверенных людей и главу службы безопасности, Женя готовит крепкий чай с лимоном, присаживаясь рядом.
Я даю задание пробить адрес, телефон и выйти на посольство, но сделать все тихо и ювелирно, а обо всех результатах немедленно отзвониться мне даже посреди ночи.
В этой истории есть одна вещь, которая настораживает меня больше всего.
Моя верная, и теперь уже бывшая помощница Анжела как никто другой знала слишком много об этой истории. Потому что сама прятала концы в воду, и сама же настаивала на том, чтобы я открещивался от этой мутной истории, если не хочу напороться на суды, скандалы и попытки оторвать у меня кусок наследства.
— В последний раз я видел сестру, когда ей и года не было. Даже если бы хотел узнать — не смогу.
Я озвучиваю мысли вслух, чтобы не молчать, чтобы не пугать Женю еще больше, потому что она уже решительно поджала губы и выглядит настоящей женой декабриста, готовой отправиться в ссылку хоть сейчас.
Это куда больше, чем если бы она ответила на мое «люблю».
И даже если весь спектакль с сестрой подстроила Анжела, я поблагодарю ее за это, прежде чем свернуть шею.
Глава семьдесят третья: Одиночка
Мне категорически не нравится, что в ночь с пятницы на субботу Лука улетает «к сестре», а мне отводит роль виновницы торжества, настрого запрещая ехать с ним.
Поэтому субботнее утро, пусть и праздничное, встречает меня тяжелыми хмурыми тучами, грустью и странным нехорошим предчувствием. Все хорошо и нет повода для тревоги: Лука позвонил, что долетел без проблем и пообещал держать меня в курсе дела. На работе все хорошо — и приготовления к Дню рождения закончились еще в четверг. Хоть я с большим удовольствием поскорее избавилась бы от всех гостей и поехала к своему мужчине, потому что должна быть рядом с ним.
В шесть я приезжаю в подготовленный зал клуба «Ночная орхидея» и практически сразу оказываюсь под прицелом парочки аккредитованных журналистов. Несмотря на запрет на вопросы о личной жизни, их интересует только одно: мои комментарии по поводу вспыхнувшего на днях громкого судебного процесса об опеке над сыном между известным ресторатором Игорем Сабининым и его женой.
Я пытаюсь выдержать вежливую улыбку, когда принимаю поздравления и букеты цветов, но выдумывать разные слова благодарности все труднее. Телефон все время в руках, и когда через час снова звонит Лука, я быстро заканчиваю разговор с главой крупного журнала и скрываюсь в служебном помещении.
— Я нашел этого придурка, — устало говорит Лука.
Первый раз за годы, что я его знаю, он позволяет себе слабость не скрывать эмоции. Вся эта история явно выбила его из колеи, но мой сильный мужчина лучше сгорит изнутри, чем переложит на мои плечи хоть каплю своих забот. И как ему в свое время пришлось учить меня быть сильной и держать лицо, так мне теперь нужно поработать над его способностью доверять женщине, которую он выбрал.
«Придурок» — это его отчим.
— Девочка… Женя, на нее смотреть жалко. Но… она похожа на мою мать. Одно лицо.
— Сделай тест: если она не аферистка и не заодно со своим отцом…
— Она уже согласилась. — Лука вздыхает, и я практически вижу, как устало опускаются его плечи, как он трет глаза, смахивая пару бессонных ночей. — У тебя все хорошо?
— У меня все скучно, — в шутку ворчу я и пересказываю пару забавных моментов, чтобы услышать легкий «шепот» его улыбки. — Возвращайся поскорее. Нам плохо без тебя.
Я хочу сказать, что без него постель слишком большая и неуютная, что моя кожа высыхает без его прикосновений, а без звука голоса в ушах появились фантомные звуки, которые я все чаще принимаю за настоящие. Что он просочился в меня самым убийственным наркотиком, но ломку я почувствовала только сейчас, когда оказалась без очередной «дозы».
Но Лука быстро извиняется, говорит, что позвонит мне чтобы пожелать спокойной ночи — и я прикусываю губу, пряча грусть глубоко в себя. Обо всем этом я скажу глаза в глаза.
Признаюсь, что просто до сих пор очень боялась снова любить. До боли в сердце. До зависимости, до потребности быть всегда рядом. Но пока раз за разом возводила вокруг себя защитные стены, не заметила, что моя неприступная крепость давно заселена вражескими шпионами.
И все же, хоть пока со всех сторон все хорошо, что-то не дает мне покоя. Зудит комариным писком, от которого невозможно просто так отмахнуться.
Через час, когда на экране телефона появляется имя няни, я понимаю: что-то случилось.
И сердце громко падает в пятки, когда в ответ на мой тревожный вопрос Татьяна Павловна говорит: Хельгу резко стало очень плохо и, кажется, он чем-то отравился.
Я снимаю туфли — от волнения на высоких каблуках шатает, словно на «тарзанке». Нужно пойти в обход, чтобы не попасться на глаза журналистам, не дать повод снять мои босые ноги для заголовка «пьяная виновница торжества», но мне плевать. Когда моему сыну плохо — я не буду терять время, крадучись мышью вдоль стены.
— Таня, миленькая, — мой голос отголоском эхо в трубке похож на комариный писк, — вызывай «скорую». Я уже еду!
Хорошо, что секретарша всегда настороже и догоняет меня на улице.
— Евгения Александровна, что случилось?
— На тебе гости, — торопливо усаживаясь в машину, бросаю я. — Постарайся помариновать их еще час, а потом пусть расходятся на все четыре стороны.
— Я могу чем-то помочь?
— Побудь именинницей.
Сегодня меня возит водитель Луки, и он быстро понимает, что нужно спешить.
Уверенно кивает мне в зеркало заднего вида, и машина рвется с места.
Таня все время со мной на связи, но чем больше она говорит, тем мне страшнее и тяжелее. Что он мог съесть? Первая мысль о таблетках, но все давним давно спрятаны в ящик на самом верху и закрыты хитрыми замками: я позаботилась об этом еще до рождения Хельга. И по тем симптомам, что описывает Таня, больше похоже на пищевое расстройство. Чем? Когда?
