Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
«Больше никаких вечеринок», — зареклась Пелагея и, облачившись в свою излюбленную страхолюдную шубу, вслед за Эремиором вышла на мороз.
Пирог скакал вокруг по притоптанному снегу и, разбрызгивая слюни, утверждал, что покусал он никак не меньше дюжины ее бывших поклонников.
— Теперь уже точно бывших, — добавил пёс и, воспользовавшись заминкой, упёрся передними лапами ей в ногу. — Они знают, кто я такой и где обитаю. А значит, в гости к тебе не сунутся.
На перепутье, у газового рожка, мнения разделились. Эремиор молча, но весьма упорно настаивал на том, чтобы отнести Теору в лесной дом. Пелагея ратовала за больницу. Посмотрела бы она на себя со стороны. Ведь не так давно слово «врач» было для нее сродни ругательству. Но после того как Пирог — этот маленький лохматый злодей — рассказал, что средство из котла Юлиане не помогло, семя сомнения дало обильные всходы. Уверенность в себе пошатнулась и, корчась в конвульсиях, упала навзничь. Пелагея уже не могла поручиться, что играючи одолеет любой недуг.
— Больница! — топнула ногой она. — И чтобы без возражений!
Эремиор выразительно промолчал и направился в противоположную сторону. Его обсидианово-черные одежды зашелестели на колючем ветру.
— Ладно, уговорил, — смирилась Пелагея и поплелась следом.
На шее у нее болтался ключ от пограничья.
«Диковинное дело, — думала она, перебирая в кармане крылатые соплодия липы. — Почему Амелия считает, что ключ утерян? И почему он появился именно передо мной? Может, я избранная?»
Знакомый скрип ступеньки и лай Кекса за дверью возвестил, что в пункт назначения прибыли. Вот оно, уютное гнёздышко и неприступный форт по совместительству! Эремиору даже не понадобилось касаться медной ручки. Дом послушно исполнял его мысленные приказы, распахивая перед ним двери и убирая с дороги коварных котов.
Когда Теору погрузили на диван и бережно укрыли пледом, Пелагея сняла с вешалки истошно вопящего Обормота. Однако, не удержав, тут же отправила в свободное падение, потому как кот, прекратив вопить, едва не вонзил когти в злосчастную шубу.
По гостиной, запустив пальцы в огненные кудри, кружил Киприан. С лицом как у измученного философа, который либо вот-вот раскроет тайны мироздания, либо огреет кого-нибудь по макушке толстенным трактатом о тщете всего сущего.
— Я должен. Нет. Просто обязан, — бормотал он, ходя из угла в угол.
— Что и кому ты должен? — спросила Пелагея, встав у него на пути. Киприан воздал хвалу своему проворству и отточенным рефлексам: притормози он чуть позже, и столкновения было бы не избежать.
— Хотя погоди, — сказала Пелагея и сформулировала вопрос по-другому: — Куда ты девал Юлиану?
— Восемьсот двадцать шесть ударов тому назад она заперлась в тайной комнате.
— Ударов чего?
— Сердца, — понуро ответил тот. — Она настоятельно просила оставить ее в покое. Ну я и…
— Ну ты и пень березовый! — заявила ему Пелагея и стремглав бросилась по винтовой лестнице наверх. «Умудряется размышлять и одновременно считать удары сердца, а Юлиану бросил одну в такое неподходящее время!»
Юлиана сидела, сгорбившись между сундуком и звездной пропастью. Вытянув пораженную руку и обхватив колени здоровой, она бездумно смотрела в черноту своей персональной вселенной и не замечала, как катятся по щекам слёзы. Зачем ей столько страданий? Почему их нельзя прекратить? Есть же, в конце концов, предел!
«Предел, — промелькнуло в мыслях. — Последнее пристанище. Бездна. А не попытать ли счастья в ней?»
Она осторожно протянула изъязвленную руку к зыбкой границе, за которой в бесконечном мраке тонули созвездия. Иссеченные трещинами пальцы прошли сквозь преграду, как сквозь плёнку на поверхности мутного водоема. По хребту пробежал мороз. Ухнув в пятки, душа надежно залегла на дно. И тут кто-то вздернул Юлиану за воротник.
— Ты что это? — грозно вопросила Пелагея. — Совсем рассудок потеряла?! Кто же, отчаявшись, прибегает к помощи бездны?! Потерпи до вечера. Недолго осталось мучиться.
Юлиана расслышала в ее словах смертельный приговор, помотала головой и, хлюпая носом, объявила, что согласна умереть прямо здесь и сейчас. И до вечера терпеть необязательно.
— Да кто сказал, что ты умрёшь?! — воскликнула Пелагея. — Ну точно птенец, выпавший из гнезда! Пойдем, нечего раскисать!
Пришлось повиноваться. А бездна звала, бездна манила. И Юлиана трижды оглянулась, прежде чем за спиной захлопнулась дверь с кодовым замком.
Ее по-прежнему держали за рукав, как несмышленую овечку, когда неожиданно возникла потребность в Марте.
— Та-а-ак, — протянула Пелагея, обводя взглядом пространство. — Где же она, интересно, прячется?
Сканирование местности на предмет нерадивой помощницы прошло успешно. Марта обнаружилась на канате, который вёл из библиотеки к чердачному люку, и тут же сочинила неловкое оправдание:
— Я поупражняться решила, — пропищала она, вцепившись в несчастный канат всеми ногами и руками. — В здоровом теле здоровый дух и всё такое…
— Ага, конечно, — сказала Пелагея. Врёт и не краснеет. Одному Обормоту известно, что понадобилось Марте на чердаке. — Спускайся. И будь добра, подготовь всё для бани-самопарки. Две… Нет, три льняные сорочки прогладь хорошенько да сложи в торбу.
Марта бы спустилась. Причем с великой радостью. Да только там, на верхотуре, выяснилось, что она панически боится высоты.
По ее самоуважению дважды проехались паровым локомотивом. В первый раз — когда Эремиор с позволения хозяйки силой мысли отлепил Марту от каната (она упиралась и дико визжала). А во второй — когда ее вверх тормашками спустили пред светлы очи Пелагеи. Растрёпанную, униженную и до жути напуганную.
— Утюг возьми под печкой, — сказала Пелагея. — Гладильная доска в кладовой. Поздно вечером мы отправляемся в лес на поиски бани-самопарки. Можешь пойти с нами.
Вечером Марта проявила благоразумие и сказалась больной.
К тому времени как Пелагея, человек-клён и ноющая Юлиана с Обормотом в довесок выступили в поход по заснеженному лесу, кукушка из настенных ходиков ошалело прокуковала полночь и, судя по всему, завалилась на боковую. Теора под неусыпным присмотром Незримого наконец-то пришла в сознание и открыла глаза.
Вернуться в дом Пелагеи было для нее как снова попасть в утробу матери. Тишина, глубокая и ясная, точно купол небес, обступила ее, изгоняя душевные смуты. Кто-то украдкой нажимал клавиши невидимого пианино — медленно, словно оценивая чистоту звучания нот на третьей и четвертой октавах. И казалось, будто звучат не ноты, а капли росы, которые скатываются в пруд на утреннем лугу, высвобождая таинственную музыку сфер.
Теора зажмурилась, представив, что лежит под раскидистым зеленым деревом и сквозь крону на нее падают редкие солнечные лучи. И стало вдруг так хорошо-хорошо — до слёз, до замирания сердца, до сладкой щемоты в груди.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
