– А если желание есть? Мой мир ты повидала, даже сталаего частицей. Теперь я хочу заглянуть в твой. Мы можем сохранить оба, если неразучимся друг друга понимать.
– Мой мир безжалостный, – печально молвила она. – Чутьзазеваешься – и он тебя жестоко проучит. Там нет ничего святого. Не хочунавлекать на тебя страдания!
Но тут она оказалась бессильна. Уже на следующий день всяэта история стала достоянием прессы и телевидения. В газетах расписывали напервых полосах, как Таня Томас отправилась две недели назад на ранчо, каксвязалась с местным ковбоем и спустя всего неделю купила ему ранчо. Приводиласьдаже стоимость покупки – только с миллионным преувеличением.
Далее следовали истории всех ее мужей с бесстыднымипередергиваниями и наглыми домыслами. Заголовки были не лучше: «Мимолетныйроманчик или муженек номер четыре? Скажи честно, Таня». Журналисты прикидывалиего годовой заработок, расписывали ее доходы и высмеивали, как только могли.
Даже то, что она исполнила на родео американский гимн,ставилось ей в вину. Тут же публиковались фотографии свалки у ее автобуса ирассказывалось, как его пырнул ножом другой ковбой, – драка, разумеется,объяснялась соперничеством за ее благосклонность. Таня якобы сама едва непогибла, желая разнять своих повздоривших кавалеров.
Читая все это в своей комнате на ранчо, она боролась стошнотой. Главная беда заключалась в том, что в этих бреднях имелась, каквсегда, доля правды, вызывавшая доверие. Что подумает о ней Гордон, когда всеэто прочтет?
– Не читай эту гадость! – воскликнула Зоя, негодуя набессовестных писак, и тут же не удержалась от вопроса: – Ты действительнокупила ему ранчо? Наверное, это вранье, я так, на всякий случай.
– Не ему, а себе. Он будет мне помогать. Мне хватит умане втаскивать его в свою жизнь. Ему и здесь хорошо. Лучше я буду его навещать.
– Одобряю, – сказала Зоя. – Не обижайся, что яспросила. Очень тебе сочувствую, Тан.
– Принимаю твои соболезнования, – простонала Таня. –Раньше я гадала, кто проболтался, а теперь понимаю, что источником может статькто угодно: полицейские, журналисты, медсестры, водители «скорой», парикмахеры,туристы, торговцы недвижимостью, иногда даже друзья. Это безнадежно. Ручейкистекаются в реку, и я получаю удар кинжалом в самое сердце.
Больше всего ее тревожила реакция Гордона. Она подозревала,что он не находит себе места. Не мудрено: все хорошее эти ищейки втаптывали вгрязь. Она провела с ним ночь, кормила, ушла, когда уже рассвело. Их связьперестала быть тайной. Вернувшись к себе, она прочла мерзкие статьи вгазетенках, Подруги пытались спрятать от нее газеты, но в этом уже не былосмысла: рано или поздно она все равно узнала бы о скандале. Лучше сразувзглянуть правде в лицо.
– Не верю ни единому их мерзкому слову! – возмущаласьМэри Стюарт, встретившись с Хартли.
Ему тоже иногда приходилось испытывать нечто подобное, хотяне до такой степени. Его успех нельзя сравнивать с Таниным. Писатели, заисключением немногих счастливых избранников, не относятся к излюбленной дичижурналистов. Зато Таню они травят с подлинно охотничьим азартом. Это любовь,сделавшая роковой шаг и превратившаяся в ненависть. Утром, отправившись кГордону, она прихватила с собой проклятый листок. Подруги поехали на последнююпрогулку. Спутником Зои стал Джон Кронер. Таня тоже с удовольствием прокатиласьбы напоследок верхом, но для нее важнее было побыть с Гордоном и побеседовать сним о газетном визге.
Стоило ей войти к нему, как она поняла, что он уже в курседела. В его глазах она увидела смущение пополам с обидой. Неужели между нимивсе кончено? Она долго смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Онсидел на диване перед включенным телевизором и прихлебывал кофе. В новостяхпоказали его фотографию и рассказали об истории с сумасшедшим, но она этого незнала. Он был поражен, что у людей хватает совести так беспардонно искажатьправду. Глядя на нее, он гадал, что испытывает она. – Как рука? – поинтересоваласьТаня. Он пошевелил рукой, демонстрируя улучшение. Впрочем, сейчас ее волновалане его раненая рука, а отношение к ней после всего, что о них успели наговоритьи понаписать.
– Ты переплатила за ранчо, – заявил он деловито. Дав ейсесть. Он читал мерзкую статейку.
– Ну как, нравится фигурировать в заголовках новостей?– осведомилась она, ловя его взгляд.
Он не торопился ее обнимать и признаваться в любви –требовалось время переварить случившееся.
– Если уж фигурировать, то за дело. Скажем, за убийстворепортера. Я бы сделал это особо зверским способом.
– Привыкай! – посоветовала она.
С ней так поступают далеко не в первый раз, хотя онаотдавала писакам должное: на сей раз они превзошли себя, выпачкав их обоихгрязью с головы до ног. Его они изобразили жалким ничтожеством, ее – дурой идешевой шлюхой. Что ж, это для них типично. Человеческая жизнь как объект дляиздевательств и поношений.
– Они только этим и занимаются, Гордон. Так у нихзаведено: втоптать в грязь все, что бы ты ни совершил, и тебя заодно. Человекпревращается в дешевого болвана, все его поступки представляются в ложномсвете, все высказывания перевираются. Я же говорю: ничего святого! Ты мог быэто выносить?
– Нет, – ответил он, не задумываясь и не избегая еевзгляда. У нее перестало биться сердце. – И не хочу, чтобы это выносила ты.Если они так тебя донимают, тебе лучше остаться здесь.
– Они и здесь не оставят нас в покое. Кто, по-твоему,продал нас щелкоперам? Да все вместе: торговец недвижимостью, медсестры,санитары, полицейские, церемониймейстер с родео. Всем хочется погреться в лучахславы, вот они и торгуют мной оптом и в розницу.
– Тогда пускай выплачивают мне твердый процент. Тыпринадлежишь мне.
Она заметила в его глазах озорной блеск, но ее настроение отэтого не улучшилось.
– Пусть так, но ты обязан воспринимать положение вовсей его красе: что бы я ни сделала, к чему бы ни прикоснулась, конец всегдаодин – вот такой. Если я рожу ребенка, они завопят, что я прибегла к услугамподставной роженицы, потому что сама для этого слишком стара, или кого-нибудьсоблазнила. Если мы наймем служанку, они разорутся, что ты с ней спишь, пока япропадаю в Лос-Анджелесе; если я куплю тебе подарок, они напишут, сколько онстоит, еще до того как я его тебе преподнесу, а тебя представят альфонсом –нечего было принимать подарок! Они будут лупить нас ниже пояса чем попало.
Если у нас будут дети, они станут терзать и их. Не важно,где я живу – здесь, там, хоть в Венесуэле, – моя жизнь не изменится. Лучше тебепонять это прямо сейчас, иначе потом ты меня возненавидишь. Даже если сейчастебе кажется, что ты способен это вынести, заруби себе на носу: стоит тебевоспользоваться услугами стоматолога, химчистки или проститутки – ну, этим-тоты не сможешь злоупотреблять, я тебя мигом придушу...
