«Предложением» в этой системе является доступность ресурсов – от воды, земли, воздуха и солнечного света до древесины, угля, металлических руд, нефти и природного газа. В прошлом мы неизменно считали, что земли и природных ресурсов всегда будет достаточно, и единственный вопрос заключается в том, кто их будет контролировать. Но опубликованная в 1968 г. фотография «Восход Земли» показала – прекрасным и очень простым образом, – насколько мала Земля и насколько ограничены наши ресурсы. Так уж получилось, что непосредственной угрозы жизни в тот момент не было, и пессимизму закрепиться не удалось. Внимание мира быстро перескочило на другие вещи. Лишь несколько энтузиастов пытались предупредить политических лидеров о грядущей избыточной эксплуатации ресурсов мира. Большинство людей, занимавших ответственные посты, решили, что беспокоиться о таких вещах пока еще рано, и это отвлекает от по-настоящему важных дел: стимулирования бизнеса, международной конкуренции и, прежде всего, экономического роста.
Всем должно быть очевидно, что бесконечный рост производства товаров и пищевых продуктов на планете ограниченных размеров невозможен. Некоторые оптимистичные экономисты, впрочем, утверждают, что бесконечный экономический рост возможен, несмотря на ограниченные ресурсы. Все потому, что экономический рост измеряется валовым внутренним продуктом: бесконечный рост ВВП в теории возможен благодаря потенциально бесконечному повторному использованию ресурсов с добавлением стоимости на каждом этапе. Эти экономисты-оптимисты часто приводят в пример медь: если медь из старых электроприборов заново использовать в новейших технологических устройствах, ее ценность возрастет, и она поспособствует росту экономики. Когда новая электроника устаревает и ломается, ее тоже заново перерабатывают и используют компоненты в новых, еще более ценных продуктах, и цикл роста продолжается, не требуя новых объемов меди. Однако большинство ресурсов, необходимых миру, не подчиняются подобной модели. Как мы уже показали на примере «объемного» подхода к истории, который обсуждался в начале главы о XIX в., в Европе почти половина последней тысячи человеко-лет была прожита в последние два века. Это означает, что потребление минеральных ресурсов на душу населения стало намного выше, чем до 1800 г. Если бы мы нарисовали круговую диаграмму потребления, допустим, металла в последнюю тысячу лет, то увидели бы, что почти весь металл был потреблен уже после 1800 г. А что касается любимого примера оптимистов, считающих, что вечный экономический рост возможен, то более 95 процентов всей когда-либо добытой меди – начиная еще с бронзового века – было использовано в XX столетии[206]. Практически вся нефть, произведенная в последнем тысячелетии, была добыта и сожжена в XX в. Что же касается угля, то в XX в. его потребляли намного больше, чем в XIX, а уровень потребления до 1800 г. в сравнении с этими цифрами вообще пренебрежимо мал. Даже использование железа – и то, по большому счету, современное явление. Современное ежегодное потребление стали в Европе составляет примерно 400–450 килограммов на человека, а в некоторых промышленных странах – чуть ли не вдвое больше. До 1800 г. этот показатель вряд ли превышал 10 килограммов на человека. Соответственно, если пользоваться этими цифрами, получается, что 95 процентов всего железа было использовано после Промышленной революции. Запасы железа в мире велики, но для производства стали нужен уголь – от 0,15 до 0,77 тонны на тонну стали, в зависимости от метода производства[207]. Сталь и железо можно использовать повторно, а вот уголь – нет. И природный газ – тоже нет. И нефть. Таким образом, из-за того, что благодаря потреблению мировых ресурсов население мира становится все больше, аргумент «мы можем достичь бесконечного экономического роста, повторно используя медь и сталь» совершенно нереалистичен.
Таким образом, предложение Земли в этом отношении полностью соответствует спросу человечества. В XX в. мы не только удовлетворили больше потребностей, чем когда-либо в истории, но и эксплуатировали невозобновляемые ресурсы Земли с беспрецедентной скоростью. Соответственно, он не похож на любой другой предыдущий период. С социально-экономической точки зрения, мы жили на новооткрытой планете.
Проблема, естественно, здесь в том, что планета у нас всего одна, и использовать бо́льшую часть ее самых ценных ресурсов в одном столетии – это не очень умно, если мы хотим и дальше удовлетворять наши потребности и жить с комфортом. Политические мыслители прошлого – гегельянцы, марксисты, либералы XIX в. – даже не рассматривали важность предложения в экономической системе «человечество – Земля». Их интересовало только то, чего хочет человечество – или, если точнее, то, чего они хотели для человечества. Для Маркса социализм был вопросом контроля над ресурсами, средствами производства и рынками: если их все будет контролировать пролетариат, это будет выгодно пролетариату. Но если количество жителей на планете удвоится, то после распределения ресурсов пролетариату останется вдвое меньше ресурсов, так что рост населения приведет к обеднению пролетариата вне зависимости от того, контролирует ли он средства производства. Более того, даже если население останется прежним, не все принадлежащие пролетариату ресурсы продержатся одинаково долго. В некоторых нефтепроизводящих странах запасы закончатся раньше, чем в других, уничтожив экономическое и общественное благополучие тех, кто от них зависел. В конце концов, выйдет так, что несколько стран будут контролировать единственные оставшиеся доходные источники нефти, и они займут доминирующее положение в сравнении с теми странами, у которых ресурсы закончились. Представления Маркса, как и любая утопия, были некоей «полуночной точкой»: даже если часовая стрелка когда-нибудь до нее дойдет, затем она без всякого сожаления продолжит свое движение.
Некоторые люди все еще верят, что мы никогда не израсходуем наши ресурсы. Когда в 1492 г. завершилась Реконкиста и христианский мир достиг пределов возможной экспансии, Колумб пересек океан и открыл Эспаньолу. Через пять лет Кэбот добрался до Ньюфаундленда. Дух приключений никуда не делся, скажут эти люди, и он поможет нам долететь до звезд. К сожалению, XX в. покончил с этой мечтой. Как показала эта книга, «дух приключений» – на самом деле всего лишь эвфемизм для охоты за богатством или стремления к прибыли. Колумба и Кэбота вдохновляли мечты о богатстве, равно как и королей, финансировавших их экспедиции. Исследование побережья Африки за пределами мыса Бохадор продолжилось только потому, что Жил Эанеш нашел там золото и рабов. В XVIII в. люди начали разрабатывать новые методики земледелия не потому, что надеялись накормить весь мир, а ради прибыли. Но в XX в. мы осознали ограничения нашей экспансии: мы обнаружили, что путешествие за пределы Солнечной системы никогда не принесет прибыли. Возможно, когда-нибудь для нас будет экономически выгодно добывать на Марсе металлы, которых мало на Земле, однако я сильно подозреваю, что из-за того, что любая миссия на бесплодный, холодный, безвоздушный Марс будет стоить миллиарды долларов, державам всегда будет легче и выгоднее заключить союз с государством, богатым ресурсами, или напасть на страну, которая слабее в экономическом или военном отношении. А за пределами Марса какая-либо прибыльная экспансия невозможна в принципе. Оставшиеся планеты Солнечной системы не подходят для заселения и разработки людьми. Ближайшая к нам звезда, имеющая планеты, – Эпсилон Эридана, находится в 10,5 световых годах от нас, но ее планеты находятся вне зоны обитаемости. Самая близкая к нам планета после Марса, которую мы, вероятно, сможем освоить, – Глизе 667 C, которая находится в 22 световых годах от нас. Даже добраться туда – уже огромная проблема. Самая большая скорость, до которой нам удалось разогнать космический корабль с людьми на борту, – около 40 тысяч километров в час; на такой скорости нам потребуется 589 248 лет, чтобы добраться до этой планеты, а потом нам придется еще и возвращаться назад – получается, путешествие займет у нас более миллиона лет. Подобные временны́е сроки не привлекут никаких инвесторов, какие бы проценты с инвестиций им ни обещали. Не говоря уж о том, что гарантии возвращения экспедиции нет в принципе.
