Точно известно следующее: малыша зовут Бен и у него фамилия отца, хотя Лея не стала менять свою девичью фамилию Органа.
Хан смотрит малышу в глаза.
«Это мой сын», — думает он.
Как, во имя всех звезд, такое могло случиться? Ну то есть он знает, как это случилось — звездной ночью под пологом эндорских деревьев. Но если смотреть шире, то Галактика — куда более странное место, чем он думал, если она позволила ему стать отцом.
Соло в одиночестве стоит посреди детской. Мальчик, Бен, вертится и агукает в круглом белом защитном пузыре, ставшем его колыбелью. Хан наклоняется над ним, скрестив руки и глядя на круглощекое личико и темные глаза малыша. Они смотрят друг на друга, и младенец радостно лопочет.
— Эй, — тихо говорит отец, пока Лея за стеной принимает душ. — Вся проклятая Галактика против нас, но мы с тобой пробьемся, малыш. Вряд ли я всегда буду хорошим папашей, — собственно, я вообще не знаю, какого сарлакка я тут делаю. Я и о себе-то едва могу позаботиться. Но я всегда буду направлять тебя в нужную сторону... даже если придется сделать несколько зигзагов, чтобы добраться до цели. Вот твой первый урок: поступать правильно порой вовсе не означает двигаться по прямой. Иногда приходится... — он берет малыша за руку и двигает ею, точно это плавающая туда-сюда рыбка, — вправо-влево, вверх-вниз. Только не выдавай маме, что я тебе такое сказал.
Бен начинает плакать. Кажется, будто разразился тропический ливень, — секунду назад малыш еще невинно смотрел на тебя, а потом — бум! Маленькое тельце напрягается, крошечные кулачки колотят по воздуху, белые
щечки наливаются красным. Звук, который он издает, напоминает штормовую сирену.
Соло морщится. Проклятие! Он оглядывается вокруг, словно ища спасения, и находит неподалеку маленькую игрушечную туку, которую прислал ему Лэндо. Хан берет игрушку и подбрасывает ее в воздух над малышом.
Эй, смотри. Кошечка. Кошечка пляшет. Пляшущая тука. Ну давай же, малыш, успокойся.
Поток слез не прекращается.
Взрыкнув, Хан озирается вокруг, пытаясь найти что- нибудь еще. Он уже собирается позвать Лею, но тут она сама появляется в дверях.
Он... ну, в общем, ты знаешь. Опять издает эти звуки.
Он плачет.
А, угу, точно. — Муж поднимает палец. — Но я не виноват!
Хан, — говорит Лея, подходя к нему. Из всей одежды на ней только полотенце. — Все в порядке. Он младенец, а младенцы плачут. Именно так они сообщают, что чего-то хотят.
Ага... ну да, конечно. Может, ты как-нибудь... с помощью своей... — Он делает рукой в воздухе нечто вроде религиозного жеста. У Леи есть связь с ребенком, которой никогда не будет у него самого. Как и Люк, она владеет Силой. Хан никогда не верил ни во что подобное, но, с тех пор как связался с этой компанией, он повидал столько странного, что слегка изменил свое мнение. Лея не умеет того, что умеет Люк, и, возможно, никогда не сумеет, но она может успокоить малыша, не шевельнув и пальцем. Соло совершенно не хочет этого признавать, но он ей всерьез завидует. Между ним и Беном никогда не будет ничего подобного. Связь между ребенком и Леей для него полностью непостижима. — Ну, ты знаешь. С помощью Силы.
Почему бы не попробовать что-то другое?
Помазать ему губы бренди?
Возьми его на руки, — говорит Лея.
Просто... взять на руки?
Да. Он твой сын. Ну давай же, Хан. Возьми его. Он хочет, чтобы его приласкали.
Я контрабандист, а не нянька.
Хан...
Ладно, ладно, — вздыхает Соло. Нагнувшись, он осторожно поднимает сына. Бен извивается и вертится у него на руках. «Какой же он маленький», — думает Хан. Как же легко его уронить или что-нибудь ему сломать... Мальчик абсолютно беззащитен. И Хан поступает так, как кажется ему естественнее всего: защищает малыша, прижав его к груди. И в ту же секунду...
Бен перестает плакать, уткнувшись в его ключицу. Малыш рыгает, его темные глаза закрываются, и он мгновенно засыпает, как будто его выключили.
Вот видишь? — говорит Лея. — Ты и без Силы прекрасно с ним справляешься.
Но у меня никогда не получится с ним, как у тебя.
Тебе и незачем, — улыбается она. — У тебя иначе. Потому что ты его отец.
Несколько недель спустя старая команда Норры вновь собирается вместе. Не ради нового задания, а потому что вскоре им придется надолго расстаться. Возможно, даже навсегда, учитывая, как порой все складывается. Они расположились в одной из любимых таверн Синджира, стоящей на склоне нависающего над Серебряным морем утеса. Они пьют за Джома, за Окси, за Брентина Уэксли и, конечно, за Костика, рассказывая истории о сумасшедшем танцующем дроиде-убийце, пока от смеха не выступают слезы на глазах. Они пьют за Империю и за Новую Республику. Пьют за Лею, Хана и новорожденного, который наверняка не дает им спать по ночам. Синджир называет малыша «визгливой личинкой обезьяны».Когда заходит разговор о ребенке, Синджир с притворным удивлением замечает:
Знаете, а он ведь вовсе не источает дурного запаха. Вообще.
Син думал, что младенцы воняют, — смеясь, поясняет Кондер.
Конечно думал. Младенцы — грязные, покрытые слизью создания. Я ожидал, что от них пахнет кислятиной. Или... пеленками.
Ну нет, Синджир, — качает головой Норра. Щеки ее слегка раскраснелись от выпитой джуниперы. — Вовсе нет. Младенцы чудесно пахнут — сладостью, свежестью и невинностью.
Похоже, тебе так и хочется их съесть, — говорит Синджир. — Погоди-ка... а может, их и правда стоит есть? Слишком уж они похожи на маленькие беспокойные сосисочки.
Кондер толкает Синджира локтем под ребра, и тот отрывисто стонет.
Перестань, — продолжает Норра. — Нет ничего лучше запаха новорожденного младенца. От того звездного малыша пахло, словно от свежих полотенец. И от здесь присутствующего пахло ничуть не хуже. — Она наклоняется к сыну, который, естественно, пьет безвредный джоганский сок. Теммин в замешательстве морщит нос, пытаясь отстраниться от матери, которая щиплет его за щеку и воркует что-то вроде «ути-пути».
Мам...
Расслабься, Тем. Я твоя мать, и мне позволено иногда тебя смущать. Это мое родительское право, священное и всеобщее.
Гм...
Джее небрежно откидывается на спинку стула, цокнув языком.
Думаю, теперь мы должны звать его Снап[6], так?
Теммин вновь смущенно краснеет:
Так меня зовут другие пилоты в Призрачной эскадрилье. Все потому, что я умею делать вот так... — Он щелкает пальцами. Все знают, что это просто нервная привычка, унаследованная от отца, но сегодня никто не пытается сделать замечание.
Призрачная эскадрилья... Скорее уж Причудливая эскадрилья, — говорит Синджир. — Еще более причудливая, чем тот налет у тебя на щеках и верхней губе. Что это — грязь? Шоколадный порошок? — Он наклоняется, пробуя дотронуться до щеки Теммина пальцем.
