Число слуг Марии уменьшилось до шестнадцати, а Елизавета приказала, чтобы ей «строго препятствовали иметь всяческое общение». Никому не позволялось появляться во владениях Шрусбери без явного разрешения Елизаветы. Как писал граф, «Мария довольно спокойна, но жалуется, что не может поехать верхом на охоту в поля. Я полагаю, что Ее Величество на это не согласится». Шрусбери удостоверился, что зараза не распространится, приказав часто обыскивать покои Марии и просматривать ее бумаги; вся корреспонденция немедленно пересылалась Бёрли для дешифровки. Бёрли, в свою очередь, просил Шрусбери «испытывать ее терпение и провоцировать ее на ответ»; другими словами, действовать как агент-провокатор и поощрять ее к нелояльным высказываниям. Однако для Шрусбери подобное поведение выходило за рамки приемлемого. Марию держали под строгим присмотром в стенах Шеффилдского замка, но 10 октября Шрусбери докладывал: «Леди жалуется на болезнь, вызванную ограничением ее свободы перемещений по окрестностям, поэтому я вынужден гулять с ней поблизости от замка. Это частично удерживает ее от того, чтобы беспокоить Ее королевское Величество легкомысленными письмами». За все заботы и беспокойство Елизавета наградила Шрусбери званием графа-маршала Англии. Этот наследственный пост раньше принадлежал герцогам Норфолкам, и передача его не принесла Шрусбери никакого дохода, но, напротив, порой вызывала необходимость нести еще большие расходы. Елизавете это ничего не стоило.
В октябре 1572 года вся Англия была глубоко обеспокоена, так как Елизавета заболела оспой. Поскольку вполне вероятным исходом была ее смерть, Шрусбери теперь выступал в роли тюремщика будущей королевы Англии; он мог ожидать как вестей о том, что Елизавета поправилась, так и появления на горизонте группы всадников, вероятно, католиков, прибывших для того, чтобы доставить новую королеву в Вестминстер — королеву, которая, вполне вероятно, проявит мстительность по отношению к своему прежнему тюремщику. Он слал в Лондон тревожные письма, и 22 октября был вознагражден трогательным ответом: «Мой верный Шрусбери, не позволяйте печали или страху коснуться своего сердца по случаю моей болезни; уверяю вас, если бы моему слову не верили больше, чем моей внешности, никто даже и не поверил бы, что меня коснулась эта болезнь. Ваша верная и любящая правительница, Елизавета Я». Шрусбери поклялся навечно сохранить письмо, «намного превосходящее приказы, обычно отдаваемые подданным», «в своей памяти».
Мария тоже была больна и отправила Елизавете письмо, в котором сообщала, что «застудила» руку и не могла держать перо, а также писала: «Если бы я не боялась слишком Вам надоесть, я бы попросила Вас разрешить мне поехать к Бакстонскому источнику… который, как я полагаю, вылечит мою руку и сильно меня мучающую боль в боку». Шрусбери, посещавший воды в Бакстоне в поисках исцеления своей подагры, не верил, что они помогут Марии, и из ее просьбы ничего не вышло. Однако граф все же проявил к ней жалость, пожелав, впрочем, задержать ее отъезд на воды до 1573 года, «когда тамошний дом будет готов; сейчас же работы не закончены и он не подходит для этой цели».
Источник святой Анны в Бакстоне был популярным местом исцелений в Средние века, поэтому его стены были украшены обязательными костылями и посохами, брошенными там чудесно исцеленными людьми. В XV веке он оказался в руках семейства Тэлбот. Популярность источника сохранялась вплоть до царствования Генриха VIII — ему, возможно, и самому не повредило бы исцеление. От имени Генриха в Бакстон явился сэр Уильям Бассет, считавший источник рассадником папистского суеверия. Он опечатал «все купальни и источники Бакстона, так что никто не может войти и принять омовение до тех пор, пока не станет известна воля Вашего Величества на этот счет». Однако к 1570-м годам Бакстон вновь приобрел репутацию лечебницы. Шрусбери купил там четырехэтажный дом, примыкавший к главному источнику. В нем было тридцать комнат, а также «большой зал» вокруг самого источника, с сиденьями вокруг купален и каминными трубами «для сушения одеяний рядом с купальней». Аллеи для игры в шары и мишени лучников соперничали с игрой «Попади в мадам», в которой нужно было забросить в отверстия шары различного размера, получая при этом разное число очков. Бакстон начал привлекать модных клиентов, и Бесс стала еще богаче, взимая с них плату: от 12 пенсов с йомена до 3 фунтов 10 шиллингов с герцога и 5 фунтов с архиепископа.
В июле 1573 года Шрусбери писал Уолсингему: «Мария в прошедшем году выглядела более здоровой, чем раньше, да и сейчас выглядит так же. Не знаю, какая ей нужда в Бакстонском источнике». Граф просил прямого приказа из Лондона, и в августе 1573 года Елизавета дала Марии разрешение посетить воды, но с увеличенным числом охранников. Шотландская королева не должна была иметь никаких контактов с посторонними, и приказ из Лондона четко оговаривал: поездка имела медицинские, а отнюдь не увеселительные цели. Елизавета не была жестокой и сочувствовала более молодой женщине, подорвавшей здоровье, однако она должна была учитывать и вечное подозрение, что Мария может быть вовлечена в некий новый заговор — ведь ее новый канцлер де Верже только что выехал из Франции, не везет ли он тайные послания? — а находившийся рядом Бёрли подпитывал ее беспокойство, у английской королевы были причины для волнения. Обладание властью всегда порождает подозрения в том, что другие сговариваются отнять ее у вас, и подобная паранойя охватывала всех правителей, от египетских фараонов до нынешних президентов и премьер-министров.
Поездка в Бакстон оказалась успешной, и не только потому, что облегчила боль в боку, но и потому, что предоставила Марии необходимый перерыв, избавивший ее от несомненной монотонности существования в Чатсуорте или Шеффилде. Поскольку мебель и занавеси Марии путешествовали вместе с ней, интерьеры во всех домах были схожими, за единственным исключением ненавистного Татбери, а ограниченная подвижность не давала облегчения. Мария была весьма общительной дамой, обожавшей новые знакомства и сплетни, но когда каждого посетителя помещали под строгий надзор и рассматривали как возможного шпиона, развлечения оказывались сильно ограниченными. Бакстон же — совершенно другое дело. То был модный городок, в котором теперь появилась королева-изгнанница — королева с весьма пикантной репутацией, известная как одна из величайших красавиц своего времени, — посещавшая воды в обстановке секретности. Каждый стремился хотя бы одним глазком взглянуть на нее, и даже самые строгие меры безопасности не могли полностью исключить контактов Марии с внешним миром.
В 1950-х годах Эшторил в Португалии превратился в refuge dugouf[111] для королей-изгнанников со всей Европы и Ближнего Востока и все модники стекались, чтобы поглазеть на бывших монархов на пляже или в казино. Четырьмя столетиями ранее в Бакстоне зеваки тянули шеи, чтобы увидеть опасную королеву. Хотя Марии был уже тридцать один год — средний возраст для того времени — и она уже начинала сутулиться и набирать вес, она все еще сохраняла привлекательность, и Бакстон зарабатывал на этом точно так же, как впоследствии Брайтон станет наживаться на визитах принца-регента[112].
