«Я ношу цилиндр не для женщин,В глупой страсти сердце жить не в силе,В нем удобней, грусть свою уменьшив,Золото овса давать кобыле…»
Пройдет совсем немного времени, и в том же 1922 году в Париже Есенин встретится с Элленсом Францем, который напишет об этой встрече: «Когда я впервые увидел его, его элегантность в одежде и совершенная непринужденность в манере держать себя на какой-то миг ввели меня в заблуждение. Но его подлинный характер быстро раскрылся мне. Эта элегантность костюма, эта утонченная изысканность, которую он словно бы нарочно подчеркивал, были не более чем еще одной – и не самой интересной – ипостасью его характера, сила которого была неотделима от удивительной нежности». Да, Есенин быстро сживется с модной дорогой одеждой, да так, словно и не носил ничего иного, словно вырос в зачарованном замке у лебединого озера. Увидев его, Валентин Катаев177 окрестит поэта «королевичем», и именно под этим именем он войдет в его лучшую, на мой взгляд, книгу: «Алмазный мой венец».
– Сидора, посмотри, кто здесь? – Есенин с радостью бросился к Наталье Васильевне, ведущей за руку пятилетнего сына Никиту.
– Qui est-ce? – спросила Айседора, с ужасом уставившись на ничего не понимающего Никитку. – Патрик?! – Дункан опустилась на колени, протягивая руки к спрятавшемуся за спину мамы ребенку.
Есенин принялся тормошить супругу, но она не обращала внимания.
Перед ней впервые за много лет разлуки предстал ее родной сын – ее погибший Патрик.
Наталья Васильевна и Есенин кое-как подняли Айседору, и та вдруг, поняв свою ошибку, бросилась бежать, не разбирая дороги, за ней, придерживая рукой цилиндр, несся растерянный, не понимающий, что происходит, Сергей.
Сергей Есенин и Айседора Дункан в Берлине.
«Настоящее, прошлое и будущее вместе образуют длинную дорогу. Она продолжается, бежит далеко, но мы не видим ее и поэтому принимаем ее за будущее, которое уже ждет нас».
(Айседора Дункан)«Сидора, – кричал он, – подожди! Сидора, что случилось?» – он не понимал ее, горько плакал Никита, роняла сочувственные слезы Наталья Васильевна. Ей и раньше говорили, будто бы Никита – вылитый Патрик, да что там говорили, до сих пор в магазинах продавалось английское мыло Pears’a, на котором весело улыбается Патрик Дункан. Узнав, что на мыле изображен погибший ребенок, Наталья Васильевна отказалась его покупать, но картинка все равно то и дело попадалась на глаза в витринах магазинов.
В 1924 году, рассказывая Галине Бениславской178 о Дункан, Есенин скажет: «А какая она нежная была со мной, как мать. Она говорила, что я похож на ее погибшего сына. В ней вообще очень много нежности».
Как я уже писала, в Берлине Айседора и Сергей Александрович занимали две большие комнаты в отеле «Адлен» на Унтер ден Линден – дорогое удовольствие, в день приходилось выкладывать столько же, сколько получает банковский служащий за месяц, и это не считая ресторанов, баров и счетов от портных – явно показная роскошь. Что касается Дункан – она всю жизнь была неприхотлива и могла бы поселиться в менее пафосном отеле, а то и снять квартиру. Но теперь ей не до экономии, одна цель – поразить Есенина роскошью, жизнью, похожей на праздник, любой ценой создать вокруг него обстановку дивной сказки, из которой ему не захочется уезжать. С горькой лихостью идущего ва-банк игрока, Айседора бросает к ногам своего молодого мужа доставшиеся ей тяжким трудом деньги. Она расстается с недвижимостью в Лондоне и готовится продать что-то, записанное на нее в Париже. Дома, квартиры, все, что может и должно поддерживать ее в старости, когда она уже не сможет танцевать и преподавать. Теперь весь этот «неприкосновенный запас» уходит на театры и наряды, пиры во славу молодого гения и русской революции.
