Две эти формы движений способствуют формированию более общей стратегии альянсов, т. е. экстенсивной стороны гендерной политики. Многие, а то и большинство кампаний феминисток и активистов-геев проводились вместе с людьми, не входившими в их ряды. Внешнее окружение задействуется потому, что необходимы массовость, доступ к разным слоям населения, деньги или технические навыки. В риторике движений эти обстоятельства обычно не фигурируют, поскольку в ней делается акцент на противопоставленности остальному миру и приписывании всех достижений собственной решимости и силе женщин или геев. Политические причины подобного характера риторики достаточно очевидны, но подобная установка осложняет обсуждение того, что, собственно, происходит в гендерной политике, и часто производит впечатление, будто альянс или внешняя поддержка не приветствуются.
Можно привести такой пример: реформа права, связанного с гомосексуальностью, предполагает лоббирование министров и членов парламента, работающих в комитетах по выработке партийных платформ, дискуссии с полицией, связь с группами, работающими по проблеме гражданских свобод, кропотливую работу с симпатизирующими юристами, научными работниками и журналистами. Большинство их не являются геями или публично не признаются в том, что они геи. Еще одним примером служит введение курсов женских исследований в университетах, которое предполагает совместную работу с методическими комиссиями, обсуждающими учебные программы, получение поддержки от руководства, распоряжающегося деньгами или преподавательскими кадрами, поддержку других преподавателей в распределении учебной нагрузки, организацию аудиторий, инвентаря, оборудования, поддержку лаборантов и секретарей, библиотечных работников и проч. Бо́льшая часть этих задач требует кооперации и труда многих людей, которые не являются ни феминистами, ни даже женщинами.
Эти альянсы обычно устанавливаются на какое-то ограниченное время. Публичная сторона гендерной политики за последние два десятилетия похожа на лоскутное одеяло, составленное из отдельных кампаний. Местные движения и альянсы возникают в ответ на какие-то конкретные задачи, такие как создание медицинского центра, организация демонстрации в День памяти солдат Австралийского и Новозеландского армейского экспедиционного корпуса, организация дня лоббирования в здании парламента и проч. Существует тенденция распада таких групп после решения конкретной задачи. Предпринимались попытки создать постоянные формальные организации. К числу наиболее успешных попыток относятся, например, Национальная организация женщин в Соединенных Штатах или Кампания за равенство гомосексуалов в Великобритании. Обе эти организации обеспечили основания для альянса в контексте политики групп давления с целью проведения правовых реформ и достижения других подобных целей. Однако если говорить о широком спектре гендерной политики, то существование постоянных организаций не стало ее характерной чертой. Устойчивость движений за освобождение женщин и за освобождение геев – весьма значительная и в том, и в другом случае – обусловлена не формальными структурами, а тем, что участники многих кампаний и члены многих сетей – это пересекающиеся множества, и тем, что внутри этих множеств ведутся постоянные внутренние разговоры.
В либеральных капиталистических странах политика такого рода могла бы продолжаться бесконечно. Там достаточно высокий уровень толерантности и достаточная периодическая поддержка движений. Благодаря этому возможно устойчивое политическое присутствие феминисток и геев на уровне групп давления. Но для осуществления проекта преобразования гендерного порядка необходимо что-то более фундаментальное. И это вопрос объединения большинства, поддерживающего гендерное равенство, и вопрос сохранения этого объединения в течение длительных периодов времени.
Подобные надежды вынашиваются уже давно, хотя основная тенденция как в политике геев, так и в политике феминисток – отказ от этих надежд. Объединение основных сил важно в том случае, если процесс социального изменения начинает сознательно контролироваться. Как уже говорилось в настоящей книге, структуры не могут быть перенесены на новый, более высокий уровень без изменений низовых практик. Но объединение большинства общества не падает с неба. В его создание нужно вложить много сил. Оно должно осуществляться вопреки правящей власти, на основании радикальной программы равенства, и поэтому нам нужно ясное понимание социальной динамики, которая способна сделать его возможным.
Кризисные тенденции, обсуждавшиеся в Главе 7 и составляющие предпосылку объединения основных политических сил, также способствуют преодолению главного структурного препятствия. Лев на тропинке в данном случае – это исчисление интересов. Если данный гендерный порядок характеризуется тем, что мужчины обладают социальными преимуществами, а женщины такими преимуществами не обладают, то основная структурная реформа идет вопреки интересам мужчин. Даже подчиненные формы маскулинности в каком-то смысле причастны к социальным преимуществам, которыми обладают доминирующие формы маскулинности. Как сказал об этом Майк Броукер, «Пусть я и голубой (queer), но зато я – мужчина». Если принять во внимание, сколь значительно число женщин, приобретающих богатство, престиж и другие преимущества благодаря браку или родству или благодаря своей утрированной фемининности, то может показаться, что мы обречены на вечное большинство, выступающее за патриархат.
Но это исчисление интересов не является окончательным по двум причинам. Во-первых, интересы не только эгоцентричны, но и реляционны. Например, у отца ребенка могут быть интересы, связанные с мужскими социальными преимуществами, но он еще может быть заинтересован в благополучии детей, а половина детей – это девочки. Практики, выражающие интересы, могут строиться скорее вокруг интересов детей, нежели вокруг гендерной категории. Этому способствует кризис полового разделения труда в сфере заботы о детях. Во-вторых, даже эгоцентричные интересы могут быть неоднозначными или разнонаправленными. В литературе по мужским движениям неверно указывалось, что движение мужчин за освобождение преследует те же самые цели, что и движение женщин, но верно говорилось о напряженности, издержках и проблемах, связанных с гегемонной маскулинностью как достаточно распространенным опытом. Кризисные тенденции в структурах власти и катексиса могут способствовать увеличению такой внутренней разнонаправленности интересов.
Достаточно ли далеко зашли кризисные тенденции в гендерном порядке, чтобы обеспечить базу для формирования большинства общества, приверженного глубокой структурной реформе? Это, вероятно, ключевой стратегический вопрос, стоящий перед радикальными политиками. Он включает комбинацию интенсивных и экстенсивных стратегий; первая из них служит для определения направлений и оценки степени реалистичности преобразований, а вторая – для наращивания мускулов движения. Данная комбинация до сих пор не была реализована. Предпосылки ее реализации сильнее, чем где бы то ни было, ощущаются в сфере полового разделения труда; здесь приходят в голову кризис представления о семейном заработке (family wage), кризис в системе ухода за детьми и изменение взглядов на отцовство, неспособность либеральной политики равных возможностей решать проблемы массовой безработицы среди молодежи. Тем не менее основная энергия радикализма движения сосредоточена в других областях. Если радикальному большинству общества, выступающему за гендерную справедливость, суждено материализоваться, то оно материализуется не в форме масс людей, которые соберутся под уже вышитые и высоко поднятые знамена. Для сплочения этих сил потребуется болезненное преодоление некоторых слабых сторон современного радикализма.
