Когда вестовой трибуна нашел его, Юлий сидел с Аннией в лазарете. Число солдат, пострадавших во время обороны зерносклада, было удивительно небольшим. Те, что оказались рядом с местом взрыва, или погибли на месте, убитые кусками кирпичной кладки, или умерли только что. Понимая, что Анния пережила не только физические, но и моральные страдания, Фелиция поместила ее в отдельную комнату, у двери которой круглосуточно дежурил часовой. И хотя целительница разрешила Юлию проведать возлюбленную, ему было строго-настрого велено не касаться событий предыдущего дня. Впрочем, вскоре он обнаружил, что Анния сама не прочь о них поговорить.
– Лекарша, понятно, считает, что лучше мне не вспоминать. По ее мнению, мне нужны тишина и покой. Хотя на самом деле мне нужно совсем другое: выпить с хорошим другом, выговориться и, наконец, все забыть. Раньше мне не случалось никого убивать… – Анния на миг умолкла и вопросительно посмотрела на своего любимого. – Могу я довериться тебе, Юлий? Могу я рассчитывать, что ты будешь со мной, когда ты мне нужен?
Центурион отвел взгляд, не решаясь посмотреть ей в глаза.
– Прости. Не знаю, как лучше сказать. Наверно, когда у меня была такая возможность, я должен был увести тебя с собой.
– Я имела в виду другое. В том, что эти животные меня изнасиловали, твоей вины нет. Их натравил на меня Петр. Но поскольку его, судя по всему, ждет казнь на кресте, вряд ли мне есть основания жаловаться. Он ответит сполна. За последние полтора десятка лет со мной случались вещи и похуже. Я спрашиваю тебя о другом. Ты можешь посвятить часть своей жизни такой, как я? После того, что со мной случилось, я не могу оставаться здесь. Я хорошо понимаю природу моего ремесла. Даже если трибун основательно вычистит город, полностью от банд избавиться невозможно. Бандиты же всегда смотрят на женщин как на свою собственность. Иначе они просто не могут. А я больше не хочу быть ничьей собственностью. Ты сможешь жить со мной на таких условиях? Это все, что я могу тебе предложить.
Юлий кивнул и взял подругу за руку.
– Когда-то я совершил ошибку. И я не повторю ее снова. Я выбрал себе жизнь центуриона, и не мне жаловаться, если ты выберешь себе такую, какая подходит в первую очередь тебе самой. Чем ты будешь заниматься?
Анния многозначительно улыбнулась:
– Я хотела спросить у лекарши, не требуется ли ей в лазарете сиделка. Она обмолвилась, что в прошлом году потеряла свою помощницу и с тех пор была вынуждена довольствоваться чередой туповатых солдат. Кто знает, может, я смогу…
В дверях появилась голова часового, и женщина умолкла.
– Прощу прощения, центурион, но трибун требует твоего присутствия в базилике, – сообщил часовой.
Анния улыбнулась и жестом велела Юлию уходить.
– Вот она, твоя жизнь. Я же пока посплю, после чего поговорю с лекаршей и предложу ей свои услуги. Приходи попозже с фляжкой вина, и, надеюсь, мы выпьем за мою новую жизнь.
Войдя в рабочую комнату трибуна с жезлом под мышкой, Юлий отдал салют и приготовился услышать, что ему скажет Скавр, отлично понимая, что тот вызвал его для нелегкого разговора. Центурион ожидал этого момента с той минуты, когда когорты вернулись в город. Трибун оторвал глаза от рабочего стола и усталым жестом показал на груды табличек и свитков, требовавших его внимания.
– Вольно, центурион. Последнее время, Юлий, ты только и делаешь, что напоминаешь мне о себе. То уничтожаешь целый зерновой склад, сжигая хранящееся там зерно, то бросаешь командование и носишься по городу, спасая местных красоток, которые, на мой взгляд, не имеют ровным счетом никакой военной ценности. Ты – высоко профессиональный, талантливый офицер, представляющий и для меня, и этой когорты безграничную ценность, – рисковал собой. Более того, ты рисковал жизнями своих солдат, подставив их под командование опциона, и это в тот момент, когда враг был готов напасть на нас. Скажу прямо: твои действия по обороне зернохранилища, возможно, разрушили то немногое, что осталось от моей карьеры, если, конечно, мы не сможем вернуть украденное золото и тем самым загладить свою вину.
Юлий смотрел прямо перед собой, готовый понести любое наказание, какое выберет для него трибун. Но тот, не дожидаясь его ответа, отвернулся и указал на меч, лежавший поперек соседнего стула. Центурион тотчас же узнал клинок – это был меч Фронтиния. Традиционно он переходил от примипила к его преемнику.
– И как будто этого мало, у меня до сих пор остается нерешенным вопрос, кого назначить на место Секста Фронтиния, – продолжал Рутилий Скавр. – Явно не тебя, учитывая твои недавние выходки. Но если у тебя имеются соображения насчет твоих сослуживцев, я с удовольствием их выслушаю. Ты можешь предложить достойного преемника?
Юлий на миг задумался.
– Корв. Дубн и Целий слишком молоды. Клодий и Отон слишком резки, а Милону, наоборот, резкости не хватает. В принципе, на эту роль подошел бы Тит, но не думаю, что он к ней стремится. – Центурион вздохнул и покачал головой. – В такие моменты, как эти, мне всегда недостает Руфия. Или когда Дубн начинает задирать нос…
Скавр в упор посмотрел на Юлия. Лицо трибуна вспыхнуло гневом.
– Ты считаешь меня дураком, центурион? – спросил он и умолк в ожидании ответа.
Юлий понял: это был один из тех редких вопросов, которые, хотя и предполагали сами собой отрицательный ответ, но его тем не менее следовало обязательно высказать.
– Отнюдь, трибун, – сказал Юлий.
Рутилий молча впился в него взглядом. От этого взгляда и натянутой улыбки центуриону сделалось слегка не по себе.
– Вот как? Но это единственный вывод, к которому я пришел, тщательно обдумав наши действия за последние сутки. Пока я отсутствовал, гоняясь по дорогам за несуществующей угрозой, тебе и твоей центурии было поручено охранять золото прокуратора. Ты же не только сохранил золото, но и освободил гражданское лицо, ставшее жертвой моей глупости, ибо я приставил к этим деньгам поистине символическую охрану. Неудивительно, что Петр и его подручные были уверены, что золото уже у них в руках, стоит лишь немного поднажать на эту твою женщину. Думаю, нет смысла добавлять, что медом в этом пироге стала твоя идея поджечь пыль в зерновом складе, благодаря чему ты одним махом уничтожил банду Обдурона. Я, как и ты, слышал, как кладовщик предупреждал, что одной искры от удара кованой подметкой о камень будет достаточно, чтобы все зернохранилище занялось пламенем. Но я сомневаюсь, что мне пришло бы в голову использовать подобное разрушение как действенное оружие.
С этими словами Скавр с довольным видом откинулся на спинку стула. Юлий растерянно нахмурился.
– А как же разрушение зернохранилища? А твоя карьера?..
– Карьера? Да ну ее в одно место, примипил! Стать легатом мне не светит, если только не произойдет что-то воистину непредсказуемое, что перевернет нынешнюю политическую обстановку. Начнем с того, что я не слишком знатен. Кроме того, когда мы заново отстроим хранилище и вновь заполним его зерном, у нас еще останется достаточно золота, чтобы произвести хорошее впечатление на наместника. Ты видел цифры наших потерь? Нет? Тогда я их тебе прочту. В результате взрыва мы потеряли тринадцать человек погибшими и еще семь – ранеными. В то время как бандиты потеряли почти девяносто человек убитыми и такое же количество ранеными. Из тех, что остались живы, уйти удалось не более чем десятой части. Остальных мы взяли в плен, причем до них даже не сразу дошло, что, собственно, происходит, а все потому, что взрывом им отшибло мозги. Когда загорелась пыль, они были слишком близко к хранилищу, и кирпичи посыпались на них как из рога изобилия. – Скавр встал, обошел стол и протянул собеседнику руку. – Отличная работа, центурион. Ты не только вытащил мою задницу из огня. А день, когда мы забудем наш долг по отношению к невинным жертвам, попавшим в западню между нами и нашим врагом, станет воистину печальным днем. Профессия твоей знакомой – неважна. Она была той самой невинной жертвой, угодившей между двумя противниками. И спасая ее, ты поступил правильно. Как я понимаю, ты и дальше намерен заботиться о ней?
