Она лежала в постели, окоченев, словно труп. Казалось, ее тело взбунтовалось: оно не хотело вставать и отвечало мучительной ноющей болью на каждое движение.
Когда наступило утро, она вызвала Бургойна:
– Вы помните травы, которые помогали от ломоты в коленях? Как думаете, можно будет достать их? Мне нужно поскорее встать на ноги. Я не хочу, чтобы меня унесли отсюда, когда настанет срок. Тогда они будут рассказывать, что я испугалась или не хотела идти на смерть. – Несмотря на боль, ее голос звучал твердо.
– Я спрошу Паулета, мадам, – ответил он. – Между тем пусть дамы помассируют вам ноги и наложат горячие влажные повязки.
После полуденной трапезы Бургойн отыскал Паулета и сообщил ему о бедственном состоянии своей госпожи.
– Она почти не может сгибать руки и ноги. Есть некоторые травы, которые могут помочь. Возможно ли… вы разрешите мне погулять в поле и собрать их?
Паулет явно испытывал неловкость и выглядел менее уверенным в себе, чем обычно.
– Напишите названия растений, которые вам нужны, и я пошлю кого-нибудь собрать их, – наконец предложил он.
– Я бы с радостью, но не знаю английских названий. – Увидев, как нахмурился Паулет, врач добавил: – Клянусь Господом, это правда. Мне не нужны никакие осложнения.
Паулет наморщил лоб и закусил губу:
– Я посоветуюсь с моим новым коллегой сэром Друри, и если он разрешит, то завтра вас отпустят вместе с аптекарем.
– За пределы замка? – Бургойн был удивлен.
– Да. Обратитесь ко мне завтра. Напомните, если я забуду.
Когда Бургойн сообщил Марии эту новость, она тоже удивилась.
– После нашего приезда никому не разрешалось покидать замок. И если подумать, что это не уловка… – Она слабо улыбнулась. – Возможно, это доказывает, что при любых обстоятельствах лучше говорить правду.
Во время вечерних молитв Уилл Дуглас нагнулся и прошептал на ухо Марии:
– Кто-то приехал в замок.
Мария продолжала молиться, но жестом показала, что он должен задержаться. Когда последние слуги ушли, она отвела его в сторону:
– Что ты видел, Уилли? Ты всегда был наблюдательным.
– Должно быть, это важная персона. Паулет и Друри встретили его во дворе и быстро проводили внутрь, постоянно оглядываясь по сторонам.
– Ты узнал его?
– Нет. Я раньше не видел его.
На следующий день Бургойн снова обратился к Паулету с просьбой собрать лечебные травы.
– Вы разрешите мне поискать их, сэр? – оживленно спросил он.
Паулет избегал его взгляда.
– Не сейчас, – ответил он. – Возможно, королеве они не понадобятся.
– …И мне не разрешили уйти, – с горечью закончил Бургойн.
– Значит, мне больше не понадобятся лекарства, – сказала Мария. – Вы можете прекратить поиски.
Был понедельник, шестое февраля. Если не считать короткого диалога между Паулетом и Бургойном, ничего необычного не происходило. «Может быть, приказ о казни уже получен? – гадала Мария. – И возможно, загадочный посетитель приехал по обычному делу». Как и любой замок, Фотерингей нуждался в постоянном обслуживании, особенно зимой. Здесь протекали крыши, были забиты каминные трубы, в стенах имелись трещины. «Все эти вещи не имеют никакого отношения ко мне», – говорила она себе.
«Кажется, я буду ждать целую вечность, – думала Мария, лежа в постели и притворяясь спящей. – Каждый день незаметно переходит в следующий; в конце концов замок зарастет сорняками и паутиной, и о нас забудут навсегда».
Иисус говорит ему: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока не прииду, что тебе до того?[29]
«Если Ты хочешь, чтобы я ждала и ждала, то я буду послушна», – устало подумала она.
Следующий день выдался пасмурным, над землей и солнцем, едва проглядывавшим из-за низких серых облаков, виднелись клочья тумана. С огромным трудом Мария встала и позавтракала, а потом тихо читала до полуденной трапезы. Она была скудной, как обычно в это время года: вялая морковь, квашеная капуста и сушеная рыба. Но у нее все равно не было аппетита.
«Я должна прилечь, – подумала она. – Ненавижу себя за это, но мне нужно вытянуться».
Она медленно встала, ощупала нижнюю часть спины и нашла болезненное место. Отростки позвонков распухли и ныли.
– Мадам, к вам посетитель, – сказал Уилл, появившийся из прихожей. – Вы хорошо знаете его.
– Кто? – Она ощутила внезапный укол страха.
– Это граф Шрусбери. Он хочет поговорить с вами.
– Я собиралась отдохнуть. Боюсь, мне нужно лечь. Дайте мне устроиться в постели, а потом пригласите его.
Шрусбери? Что он здесь делает? Разумеется… Нет, Елизавета не могла потребовать такого от него… от них обоих!
Она накрыла одеялом распухшие ноги и пристроила под голову большую подушку.
– Пожалуйста, пригласи графа, – обратилась она к Джейн и стала ждать, когда откроется дверь.
Шрусбери неуверенно вошел в комнату. За его спиной маячили двое других людей, а также Паулет и Друри.
– Добро пожаловать, друг мой, – сказала Мария, удивляясь тому, как ей приятно видеть его; она скучала по нему, хотя и не осознавала этого.
Он выглядел крайне удрученным. Его веки набрякли, а под глазами залегли темные круги.
– Я глубоко огорчен, что мне приходится сообщить вам об этом, – наконец пробормотал он. – Хотя мне очень приятно снова видеть вас.
Роберт Бил выступил вперед.
– Как вам известно, я клерк Тайного совета ее величества, – негромко произнес он. – Я принес… – Он открыл бархатный кошель и достал квадратный лист пергамента с желтой восковой печатью, свисающей на бечевке.
Вот он. Смертный приговор. Мария не представляла, что она почувствует, когда увидит его. Он выглядел внушительным и зловещим. На какое-то мгновение мужество изменило ей. Это была реальность, а не выдумка.
– Приказ о моей казни, – слабым голосом сказала она. – Не бойтесь прочитать его мне. Душа недостойна небесных радостей, если тело не может выдержать удар палача.
Бил зачитал приговор от начала до конца. Мария внимательно слушала.
…Со всем смирением просит и убеждает нас привести в исполнение вышеупомянутый приговор над ее особой… повелеваем вам распорядиться о совершении ее казни… оная казнь должна совершиться в такое время и в таком месте, которое вы сочтете наиболее подходящим, и такими людьми, которых вы выберете по своему благоразумному усмотрению.
Она наклонила голову:
– Во имя Господа, это желанная весть, и я благодарна, что Он приблизил конец моих страданий.
Боль пульсировала в ее коленях. Теперь это не имело значения; скоро она прекратится навеки.
