— Ты будешь ее лечить? — он снова обнял ее, прижимая к себе. — Врач сказал, безнадежно.
— Я не знаю таких диагнозов — безнадежно, — Маренн с насмешкой качнула головой. — Если бы я ставила такие диагнозы, половина личного состава дивизий СС уже лежала бы на кладбище, без всякой особой помощи большевиков. Конечно, я не онколог, я психиатр, военный хирург, нейрохирург. Онкология — это особая сфера, чрезвычайно сложная. Но я знаю, кто может добиться успеха, и я договорюсь о ее лечении.
— Это очень дорого стоит. Ты хочешь, чтобы она получала деньги от любовницы мужа? — в его голосе послышалась ирония.
— Ни в коем случае. Мы все оплатим из благотворительного фонда. За свою деятельность по спасению папуасов, над которой все время смеется Джилл, — Маренн улыбнулась, — я получила несколько крупных международных премий по полмиллиона долларов и даже по миллиону, так что папуасы весьма доходны, как над ними ни смейся. Все эти деньги пошли на благотворительность. У меня госпиталь для ветеранов Первой и Второй мировых войн, несколько благотворительных организаций, даже свой банк. Членам ваффен СС там также оказывается помощь, наравне с бывшими партизанами и подпольщиками, а также солдатами союзников. Им самим и членам их семей. Даже Нанетта, дочь Гиммлера, до сих пор приезжает ко мне и лечится в этом госпитале. Ей пришлось выйти замуж за еврея, чтобы от нее все отстали. Так что это все вполне реально.
— Что говорит по этому поводу де Голль? По поводу ветеранов ваффен СС? А заодно и Нанетты?
— Он мне ничего давно уже не говорит, как и рейхсфюрер когда-то. Он заинтересован, чтобы Франция получала как можно больше международных премий, слыла гуманной державой, имела вес в мире, и совсем не хочет, чтобы все это уплыло к Австрии, которая в любое время примет меня с распростертыми объятиями. Я прошу тебя, — добавила она через мгновение, — ничего не говори Зигурд о том, что я жива и мы снова встретились. Это надо как-то скрыть, постарайся, чтобы она не догадалась. Для такой болезни нужен покой, любой стресс снижает иммунитет, и болезнь прогрессирует. Она вообще может не пережить такое известие и уйти еще в этом году. Меня и так все устраивает.
— Хорошо, я ей не скажу.
Он наклонился и поцеловал ее в губы.
Проехав по аллее от ворот, перед замком остановилась машина. Темно-синий «бентли». Маренн взглянула в окно. Клаус вышел из машины и поднялся по лестнице на террасу.
— Мама! Ты спишь?
Верх машины был откинут, на переднем сиденье рядом с водителем сидела симпатичная светловолосая девушка с модной короткой стрижкой и пила пепси-колу из банки. На заднем — немецкая овчарка.
— Я сейчас, подожди.
Маренн вышла из спальни на лестницу.
— Я так понимаю, ты ненадолго.
— Мама, мы едем в кино на ночной сеанс.
— С Анжеликой?
— Да, я хотел тебе сказать.
— Спасибо, что предупредил.
— А что это за розы? — войдя в гостиную, он увидел цветы в вазе.
— Это из сада.
— Мадам, он так и не поел, — из своей комнаты на первом этаже показалась Женевьева. — Я все разогрела, а он ни в какую. Ничего не ел с самого утра.
— Я не хочу, спасибо, — Клаус махнул рукой. — Ну, мы поехали, мама!
— Поезжай. Я только прошу тебя: не надо кормить Айстофеля чипсами и этой сладкой кукурузой, у него потом плохо с кишечником.
— Хорошо, мама!
— Но как же ужин, мадам? — растерянно спросила Женевьева.
— Не волнуйся, — Маренн улыбнулась. — Сейчас ему не нужно, он сыт другим. Зато потом приедет голодный, как волк, съест все, что ты приготовила, да еще нас впридачу, если мы вовремя не спрячемся. Это я как врач тебе говорю. Так что держи ужин теплым.
— Хорошо, мадам.
Маренн вернулась в спальню. Йохан лежал на постели, увидев ее, повернулся, затушив сигарету в пепельнице.
— Сын Вальтера?
— Да.
Она скинула пеньюар и легла рядом, он обнял ее.
— Он сделает тебя бабушкой еще скорее, чем твои девицы сподобятся, доделает то, что не успел Штефан, — он улыбнулся. — Девчонка ничего, симпатичная.
— Я сказала Клаусу так же, как когда-то Штефану, когда подошел возраст. Решишь жениться, приводи невесту, чтобы я познакомилась с ней, но до этого все развлечения — только не в моем доме. Я все понимаю, но это слишком. И пока главное — учеба. Надеюсь, он меня понял.
— Ты сделаешь это? — он приподнял ее, посмотрел прямо в глаза.
— Что?
— Как на Балатоне. Помнишь? Так только ты делала.
Она проследила за его взглядом, сообразила, улыбнулась.
— Да, конечно, с радостью.
За окном трещали цикады, волны ласково шелестели о камни. Он обнял ее. Подтянув к себе, страстно целовал в губы.
— Никто так не делал, как ты, — проговорил хрипло. — Даже те, для кого любовь — профессия.
— Я сделаю столько раз, сколько захочешь. Но дайте отдышаться, штандартенфюрер.
* * *
Еще не открывая глаз, он услышал крик птиц за окном — они носились над пляжем, выискивая добычу. С моря дул прохладный ветерок. Повернувшись, провел рукой по постели — пусто. Открыл глаза. Только белые розы разбросаны в беспорядке, те, которыми осыпал ее спящую, когда на несколько часов она задремала, отдав ему всю свою страсть и негу, накопившуюся за годы разлуки. Ветер шевелил прозрачные тюлевые портьеры. Дверь в соседнюю комнату была открыта. Он услышал ее шаги, постукивание каблуков, приглушенное ковром. Потом послышалось знакомое постукивание машинки. Она оторвала бумагу.
— Спасибо, Жан, — приглушенно произнесла в трубку.
Он поднялся. Надел брюки, рубашку, не застегивая ее. Встал в проеме двери, прислонившись к косяку. Маренн сидела за столом, рассматривая снимки и графики, что-то отмечала карандашом. В узких американских джинсах, длинной широкой клетчатой рубашке, с небрежно закрученными в узел волосами. В пепельнице рядом дымилась темно-коричневая сигарета с золотым фильтром. Почувствовав, что он смотрит на нее, обернулась.
— С добрым утром!
— С добрым утром! — он подошел, обнял ее за плечи, взглянул на стол. — Ты говорила, мы проснемся вместе и будем смотреть на море. Я проснулся, а тебя нет. Ты опять смотришь какие-то рентгены и кардиограммы. Ты говорила, мы будем вдвоем, больше никого. А тут опять целая очередь больных.
— Что делать, — она откинула голову, прислонившись к нему. — Люди болеют, Йохан, борются за жизнь, я не могу отказать им в помощи. Болезням все равно, что происходит в моей жизни. Но ты вставал раньше, — она улыбнулась, повернув голову, поцеловала его торс. — Эти белые розы, совершенно свежие, которые лежали на моей груди. Я проснулась с их запахом. Так много. Я никогда не узнаю, откуда они берутся.
