— А что со мной не так? — спросил я. — Выгляжу паршиво?
— Ладно тебе, ты, как всегда, на высоте, — ответил Марко и быстро потащил меня к одному из выходов.
На улице стоял старый зеленый «ягуар» с открытой дверцей, в нем боком сидела девушка, поставив свои длинные ноги на тротуар, и разговаривала по телефону; она увидела нас и, высунувшись из машины, помахала рукой.
— Это Сара, — сказал Марко. Пока мы шли к ней, она положила трубку и вылезла из машины.
Она была высокой, большие солнечные очки делали ее похожей на стрекозу, светлые — почти белые — волосы спадали локонами, одета в белую блузку с жабо и рукавами фонариком, ультракороткую юбку и лакированные сапожки кроваво-красного цвета на высоком каблуке. Марко сказал ей по-английски:
— Это Ливио Молинари, мой лучший друг.
Сара улыбнулась, торопливо и как-то нервно протянула мне руку. Думаю, ей было лет тридцать пять, хотя издалека она выглядела на двадцать, благодаря своему стилю одежды, форме очков, манере двигаться; она чем-то напоминала Мизию, но не ту, какой я застал ее во Флоренции десять дней назад, перед отъездом в Грецию, а ту, какой она была в Париже. Сара тоже выглядела как женщина-ребенок, к которой непросто найти подход, она так же смотрела собеседнику прямо в глаза, с демонстративной уверенностью в своей правоте; мне казалось, что два временных пласта наложились друг на друга, и я не мог отделаться от этого странного ощущения, пока переминался с ноги на ногу у капота машины, не зная, что делать со своей сумкой.
Мы сели в старый «ягуар»: Марко с девушкой впереди, я сзади. Не то чтобы я думал, что у Марко никого нет, но когда я уловил напряжение в их взглядах, скрытых за стеклами очков, то испытал неясное разочарование, словно почувствовал себя лишним, я радовался, что они встретили меня в аэропорту и теперь мы вместе, и одновременно переживал, что Моника не захотела поехать со мной. Я с трудом вынырнул из этого состояния, сказав:
— Отличная машина.
Марко время от времени поглядывал на сидевшую слева от него Сару, как будто между ними что-то произошло и напряжение осталось; посмотрев на меня в зеркало заднего вида, он сказал: «Сара ведет передачу на WebTV о современной английской музыке».
Казалось, что здесь, в салоне старого «ягуара», обитого деревом и хорошо выдубленной кожей, он говорит по-итальянски с легким акцентом: он чуть колебался, выбирая слова, соединяя их во фразы, адресуя их мне, сидящему на заднем сиденье.
— Ты художник, да? — спросила Сара, закуривая длиннющую сигарету с позолоченным фильтром. В ее ядовито-синей сумочке из фальшивой крокодиловой кожи зазвонил сотовый телефон; она принялась с остервенением трясти сумку, наконец, нашла телефон и сказала: «Да?».
Марко сказал вполголоса:
— Ее передача безумно популярна. Она здесь звезда.
Я не понял, была ли в этих словах ирония.
— В пятницу в три? И речи быть не может, — говорила Сара, ее телефон был того же ядовито-синего цвета, что и сумочка. — Я ему уже сто раз объяснила. Если очень постараться, я смогу в час или в пять, но НЕ в три. Ясно? — На этом разговор закончился, она убрала телефон в сумочку; глубоко затянулась, устроилась поудобнее на сиденье. Теперь, когда я смог лучше разглядеть ее, то увидел, что ей не хватает яркости Мизии, нос короче и не такой выразительный; энергия, дававшая о себе знать в ее голосе и движениях, была совершенно иной.
Марко то и дело поворачивался к ней, потом смотрел на меня в зеркало, словно никак не мог решить, на ком сосредоточить свое внимание.
— Кошмар, новость о смерти твоей бабушки меня совсем подкосила. Вчера вечером купил «Коррьере делла сера», хотя никогда этого не делаю — мне только хуже становится от новостей из Италии, — и увидел статью о ней. Я даже не знал, что она так много сделала для науки.
— Да, немало, — сказал я. Интересно, задавался я вопросом, всегда ли после долгого перерыва в общении даже с очень близким человеком нужно время, чтобы вернулась прежняя легкость; я пытался вспомнить, как это было с Мизией.
— Честно говоря, я думал, что ты многое нафантазировал, рассказывая о бабушке, — сказал Марко. — У тебя все построено на впечатлениях, никогда не знаешь, как все было на самом деле. — В машине зазвонил телефон; в зеркале заднего вида я увидел недовольный взгляд Марко, но, когда он ответил, его голос уже звучал холодно и бесстрастно:
— Нет, никак не меньше пятидесяти тысяч. У меня и так сроки двух заказов накладываются друг на друга, и целых две недели уходит только на съемки. Торг? Торг неуместен, вот какой торг. Звони, пока.
Сара курила и смотрела на Марко, они не произносили ни слова, но казалось, между ними не прекращается диалог. Она вытащила из кармана аудиокассету и вставила в магнитофон: в старом «ягуаре» забился бешеный пульс, звук рос и раздувался, как электронный мыльный пузырь, и, лопнув, раздувался снова. Марко обернулся и хлопнул меня по колену — я хорошо помнил эти его бурные приступы дружелюбия.
— До сих пор не верится, что ты приехал, — сказал он. — Черт возьми, я уже думал, что мы никогда не встретимся! Ливио!
— Марко, — пробормотал я смущенно, меня поразила неожиданная теплота в его голосе.
В машине опять зазвонил телефон.
— Чтоб их всех, извини, — бросил он мне. В трубку сказал: — Кто это? Нет, нет. Arrowhead[47]идет ночью, Tosh Hill[48]— днем. По-моему, здесь нет ничего сложного, достаточно прочитать сценарий. Для этого не надо быть семи пядей во лбу. Расстояние меня не волнует. Это не мои проблемы. Сам решай.
Он положил трубку, виновато развел руками, глядя на меня, но его уже захватили другие мысли, мыльные пузыри из динамиков мешали ему сосредоточиться.
Они с Сарой продолжали бросать друг на друга взгляды из-за очков, не произнося ни слова. Опять зазвонил сотовый телефон Сары; она вытряхнула его из сумочки вместе с ключами, тюбиками помады, пудреницей, чудовищно разбухшим ежедневником, судорожно схватила и поднесла к уху. «Нет, Ник, не можешь. Это мое расписание, и мне решать. Ясно? И речи быть не может. Передай ему, пусть сначала пересмотрит рейтинги за неделю, а потом уже несет всякую чушь». Несколько секунд она слушала, иногда вставляя «Ага» и «М-м-м», после чего вдруг взвилась и пронзительно закричала: «Запомни раз и навсегда, рекламщики из „Пепси“ пусть приходят сначала ко мне! Я занимаюсь этим дерьмом, ясно тебе?»
Марко повернулся ко мне, махнул левой рукой, словно отгораживаясь и сказал:
— Рекламщики из «Пепси», подумать только.
Я сидел за ними, покачиваясь на мягких пружинах старого «ягуара», и чувствовал себя престранно: то близким, то посторонним, меня то бросало в пот от пышущего внутри жара, то обдавало холодом из неисправного кондиционера.
