— Александриди… — мечтательно повторила толстушка. — Ах, если бы! С ним очень весело! Да и с вами мы не скучали, — пропела она, глядя Эйсбару в глаза.
Он увидел, что сфокусировать взгляд она не может и пребывает, вероятно, в сладком тумане грезы. Так же чувствовал себя и ее супруг — господин чиновничьего вида с треугольной бородкой и в сюртуке. Контраст между мещанской внешностью этой пары и ухмылками разодетых бесов, которые, совершенно очевидно, правили их рассудком, был презабавнейший.
Эйсбар оставил их и прошел по задним комнатам — вдруг Жоринька где валяется. Но — нет. В кабинете крутилась под иглой патефона закончившаяся пластинка. Эйсбар машинально поставил новую. Собрался было уходить, но вдруг передумал. Решил дать себе короткую паузу: выманил фарфоровую из гостиной, затолкал в одну из спален — собственно, кто кого толкал — и позволил ей занять ее бестолковый рот хоть каким-то стоящим делом.
— Хотите, пригласим кого-нибудь из гостей? — спросила она, меланхолично улыбаясь. — Было бы неплохо.
— О, это, милая, оставим для Александриди. Мне уж теперь не до того. Но где искать оболтуса, не подскажете?
Фарфоровая, не отнимая рта, произвела пальцами пантомиму — дескать, напишу адресок. И написала, пока Эйсбар приводил в порядок костюм.
Адресок отсылал на Олений Вал. Наверное, где-то в Сокольниках. Однако длинному дню с чумными разговорами и дачными утками пора было кончаться. Хотелось домой, в свое тепло, заказать из ближайшей ресторации ужин и посидеть в тишине за куском мяса и стаканом портвейна. Пауза так пауза. Любопытный, кстати, мог бы быть драматургический ход для детективной фильмы, думал Эйсбар. Главный герой, вокруг которого множатся странности, исчезновения, убийства, последовательно игнорирует происходящее — чем больше парадоксальных ситуаций вокруг, тем отрешенней он становится, принципиально не поддаваясь намерениям судьбы затянуть его в зловещую воронку. Но каким может быть финал? Морок оказывается фикцией? Для хорошей истории — глуповато. Герой оказывается второстепенным персонажем? У него навязчивая идея, что сюжет крутится вокруг него, что именно на него покушаются, у него хотят выкрасть какой-нибудь фолиант или фильму, но это лишь мания. На самом деле он — одна из пешек в сложной партии, однако далеко не ферзь, не слон, не ладья. Детектив… Бросить все — снимать детективы. Уехать… Куда? В Крыму построили русский Холливуд. Нет, там уже наверняка слишком многолюдно. В Сибири студий нет. Лучше в Берлин — немцам понравилась «Защита…», точно дадут работу. Неужели он действительно вздумал бежать?
Глава X. Ленни возвращается
Пробор-ниточка, усики-ниточки, височки-ниточки, галстук-ниточка — знакомая физиономия просунулась в дверь ожогинского кабинета, а вслед за ней уже вползало и тщедушное тельце. Безукоризненный сюртук. Полосатые брючки. Лаковые штиблеты.
— Позволите, уважаемый Александр Федорович? А я к вам с небольшим порученьицем! — умильная улыбка на гадкой кошачьей морде заставила Ожогина напрячь память. Да кто ж это, ей-богу! Вроде рядом с собой таких не держим. А посетитель продолжал: — Дельце, изволите видеть, наипростейшее. Требуется только ваше согласие в, так сказать, финансовом аспекте. В противном же случае…
Вот судьба свела! Адвокатишко из Симферополя, тот, что самым подлым образом надул Ожогина с делом по поводу отчужденных земель, нарисовался собственной персоной. Как же, как же! Воспламенение струн чувствительного организма! Что ему здесь надо? Кто пустил?
— …в противном случае обычно имеет место быть отчуждение…
Опять отчуждение! Да что ж за напасть такая! Как ни появится этот тип, вслед за ним — обязательно какое-нибудь отчуждение. А адвокатишко тем временем без спроса поместился на стул и быстрыми блудливыми глазенками оглядывал кабинет.
— Потрудитесь объяснить, милостивый государь, причину вашего визита, — сухо сказал Ожогин.
Адвокатишко заерзал:
— Имею честь быть поручителем вашего партнера, совладелицы этого в полном смысле грандиозного предприятия… — Адвокатишко разводил руками и закатывал глаза.
— Быстрей!
— …Нины Петровны Зарецкой, чье доверие столь лестно…
— Мне придется попросить вас покинуть кабинет, если вы не перейдете к сути дела.
— Минуточку, уважаемый Александр Федорович! Дело имеет деликатный характер. Так как Нина Петровна решила выйти из вашего совместного предприятия, она желает продать свою долю в оном. Мне поручено уладить все бюрократические, тако же финансовые, тако же юридические процедуры по этому вопросу, на что имеется соответствующая бумага. Нина Петровна рекомендовала мне обратиться именно к вам с предложением о выкупе пая. Если же вы по каким-либо причинам сочтете невозможным воспользоваться этим в высшей степени благородным предложением, доля Нины Петровны будет выставлена на аукционные торги.
Завершив тираду, адвокатишко перевел дух и принялся разглядывать свои длинные ногти. Ожогин мрачно смотрел на него. Сунул в рот сигару. Стал по обыкновению жевать. Вон как обернулось дело с Ниной.
— Я подумаю, — бросил он.
— Когда же ждать ответа?
— До конца недели.
И адвокатишко, кланяясь, ретировался задом из кабинета.
Ожогин сидел, уставившись на мраморный чернильный прибор, как будто тот своим видом мог развеять его грустные мысли. Значит, Нина решила… Последние месяцы она не появлялась в Ялте. Разъезжала по южным губерниям вроде бы по делам, хотя Ожогин знал, что львиную долю этих дел можно решить, не трогаясь с места. Посылала на адрес студии короткие деловые письма. Ожогин так же по-деловому отвечал ей. О том, что между ними произошло, не было упомянуто ни разу. О том, что она хочет выйти из дела, тоже. Ожогин подумал о том, что Нина могла бы при желании сильно напакостить ему, продав свою долю кому угодно, да хоть Студёнкину. Но Нина не опустилась до бабьей мести. Он, конечно, долю выкупит. А скорей всего, предложит Чардынину. И вот еще что… Неожиданная мысль пришла ему в голову. Почему бы не купить и дачу Нины? Вряд ли хозяйка когда-нибудь вернется в Ялту. А дачу он уже привык считать своей. И… Спальня… Его спальня с продавленным диваном, в которой они с Ленни… И терраса под окнами, где они завтракали в свое первое утро. Когда приедет Ленни… Но когда приедет Ленни?
Он писал ей длинные письма, стараясь, чтобы они получались веселыми и беззаботными. Писал, что Кторов совершенно обезумел со своей женитьбой, устроил смотрины студийных старлеток и статисток, никого не выбрал и теперь переключился на барышень из, как он выражается, «приличного сословия». Чардынин окончательно переехал в собственный дом и третьего дня приводил знакомиться свою вдовушку, к которой ездил все два года жизни в Ялте. Вдовушка оказалась молоденькой, хорошенькой, с покладистым характером, а на Чардынина смотрит с обожанием. Серия о капитане Бладе идет хорошо, и горячий грузинский князь извел его, Ожогина, разговорами о продолжении, продал все движимое и недвижимое имущество и теперь хочет вложить деньги в съемку. А «Петр I» застопорился: исполнитель главной роли ушел в глухой запой. А недавно возле склада с реквизитом кладовщик разыгрывал презабавную сценку. «Эх! — восклицал он и бил себя кулаком в грудь. — Да если бы на нас враги напали, я бы за собой полк повел! Вот так…» И раскладывает на земле картошку. Большая картофелина — он сам на коне. А маленькие — его солдатики. Ему говорят: «Да кто враги-то, Василий Иваныч?» — «А эти… заговорщики… как их… большевики… вот если бы их тогда, в 17-м, не разогнали и они царя-батюшку свергли, я бы их, как немцев в войну, одной левой рубал! Может, тогда бы про меня, Василь Иваныча Чапаева, кино сняли! Я бы героем народным стал! Про меня бы песни пели!»
