— В самом деле? Доверенное лицо президента санкционирует насилие в отношении своей соотечественницы? Мало того, в отношении официального дипломатического лица? Это добавит твоему боссу немало очков в предвыборной борьбе, как думаешь?
— Никто тебе не поверит. Твои слова не стоят и гнутого пятицентовика. Ведь кто ты есть на самом деле, Мэгги? Всего лишь шлюха, которая до сих пор не научилась держать свои прелестные ножки вместе. То ты трахаешься с каким-то полоумным ниггером, возомнившим себя Наполеоном, то с евреем, который, между прочим, является офицером израильской армейской разведки. Как, по-твоему, все это будет смотреться на первой полосе «Вашингтон пост»?
Мэгги не выдержала и зажмурилась. Если бы она была кошкой, у нее сейчас вся шерсть встала бы дыбом. Миллер был прав. Та ее ошибка, допущенная в Африке, а теперь еще и отношения с Ури… После этого ей не на пенсии место, а на дне заброшенного лесного пруда. Как минимум. И она отлично понимала, что поверят Миллеру, а не ей.
— Неплохо, но не так впечатляюще, как моя история… — спокойно отозвалась она, взяв себя в руки. — Американские домохозяйки встанут в очередь, чтобы проголосовать еще разок за президента, чей ближайший советник лезет своими грязными пальцами во влагалище женщине, пока четверо громил держат ее. Ты, Миллер, сам не понимаешь того, что по уши увяз в дерьме. Давай не будем мериться членами, а поговорим по-человечески, раз уж ты так хочешь, чтобы я с тобой беседовала. Ты мне — я тебе.
Миллер усмехнулся, иронично поглядывая на Мэгги. Они были сейчас как два игрока в покер. Каждый из них блефовал и ждал, когда оппонент, не выдержав, откроет карты.
— Ты просто чудо, Костелло. Я тебя обожаю! Я бы многое отдал, чтобы ты работала со мной в одной упряжке. Но… не в этой жизни. Увы, Мэгги.
Мэгги продолжала буравить его взглядом. Она чувствовала, что тот колеблется, и терпеливо ждала, когда плотина даст первую трещину, чтобы тут же броситься вперед и добить, добить…
Улыбка потухла на его лице.
— Ну хорошо, черт с тобой… — проговорил он.
Она медленно выдохнула. Через нос. Стало быть, он все расскажет.
— Дальше, — сухо обронила она.
— Нам нужен мир, Мэгги. Ты понимаешь? Мир. И мы, дьявол его разбери, были так близки! А неделю назад до нас вдруг дошли слухи, что появилась какая-то там глиняная табличка, на которой записано завещание какого-то там, понимаешь ли, Авраама… Ну и все такое.
— Откуда взялись слухи?
— Да от Гутмана, откуда же еще! Он позвонил Баруху Кишону и все ему растрепал. Ну не все, но нам хватило. Сказал про табличку, про Ахмада Нури, про Афифа Авейду и так далее. Задал нам работенки, доложу я тебе.
— Вы прослушивали его телефон?
— Не его, а Кишона. И не первый год.
— Кишона?! На кой черт вам сдался Кишон?
— Ты с луны свалилась, Мэгги? Господи, да что ж такое-то… Вот как можно работать с такими дипломатами? Да ведь Кишон разворошил весь тот поганый улей, превратив рядовой процесс над тель-авивскими шпионами в главную проблему американо-израильских межгосударственных отношений!
Мэгги поморщилась. Она должна была спросить об этом Ури. Она обязана была навести справки о Барухе Кишоне. Действительно, история с тель-авивскими шпионами была камнем преткновения в отношениях между США и Израилем на протяжении многих лет. Трех агентов ЦРУ в свое время уличили в том, что они тайно работали на израильскую разведку. Тель-Авив до сих пор предпринимал отчаянные попытки вызволить своих шпионов из американской тюрьмы. И по сей день все, даже самые лояльные Израилю, президенты США неизменно отказывали в этом.
— Кишон развернул целую кампанию за их освобождение. Весьма истеричную, кстати. Поднял, понимаешь, такую бучу, что мы уже не знали, что с ним делать, с этим старым недоноском.
— Стало быть, как только вам удалось подслушать его телефонный разговор с Гутманом, вы тут же и приговорили обоих?
— Перестань проповедовать, Костелло! Ты отлично знаешь, как высоки ставки в этой игре. Арабы и евреи в кои-то веки перестали резать друг другу глотки и сели за стол переговоров! И уже почти договорились, черт возьми, о мирном разделе своих территорий, включая Иерусалим! И тут вдруг на горизонте появляется сам Всевышний, который устами Авраама возвестил, что, мол, Израиль принадлежит евреям! О каком дележе Иерусалима после этого может идти речь? Нет, ребята, давайте-ка дуйте обратно по казармам да заряжайте свои базуки — войнушка продолжается!
Мэгги стоило трудов, чтобы ничем не выдать охватившей ее паники. Значит, этот старый хрыч видел табличку и прочитал ее? А она гоняется за ней уже которые сутки!
— Правильно ли я тебя поняла — вы испугались, что израильтяне уйдут с переговоров, узнав о присуждении Авраамом Храмовой горы именно им?
— Или мусульманам, без разницы. От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Не важно, кому именно он присудил Храмовую гору. Важно то, что, кому бы он ее ни отдал, закончится это все войной. И мы поставили перед собой задачу — не допустить, чтобы табличка попала в руки арабов и евреев.
Мэгги почувствовала облегчение. Значит, он все-таки не видел самой таблички и не знает, что именно в ней написано. Гадает на кофейной гуще. А следовательно, можно продолжать наступление…
— Но в любом случае все то, что случилось вокруг этой таблички, ваша работа? Убийство Кишона, Ахмада Нури, Афифа Авейды, Гутмана, его жены… — Она уже хотела произнести имя Ури, но осеклась. Мэгги не была суеверной, но ей не хотелось произносить вслух свои страшные догадки в отношении Ури, тем самым как бы подтверждая их.
— Не вешай на нас всех собак, Мэгги. Тебе отлично известно, что Гутмана застрелила охрана израильского премьера, когда он приперся на митинг и полез к президиуму, одновременно запустив руку во внутренний карман пиджака. Во всех странах мира такое поведение трактуется одинаково — попытка покушения. Охрана сработала четко. И никто не виноват, что у старика не оказалось при себе оружия.
— А нападение на кибуц на севере страны? Поджог? Ваших рук дело?
— Гутман руководил раскопками той синагоги. Мы логично предположили, что он мог спрятать табличку именно там.
Мэгги уставилась на свои руки и вдруг начала медленно качать головой. А начав, уже не могла остановиться…
— Ну что еще тебе не нравится? — раздраженно буркнул Миллер. Она не ответила. Тогда он вдруг грохнул кулаком по столу. — Какого хрена ты качаешь своей тупой башкой?!
Мэгги подняла на него глаза и улыбнулась. Ей было приятно, что она смогла вывести его из себя.
— Я просто не могу поверить… вы все… оказались такими безмозглыми…
— Что?!
— Вы пустились во все тяжкие ради того, чтобы довести дело до заключения мира. Вы ради этого даже начали убивать людей… И с той стороны, и с другой… — Она вдруг хохотнула. — Вдумайся только, Миллер! Ты убивал арабов и израильтян для того, чтобы помирить арабов с израильтянами! А тебе не приходило в голову — так, на секундочку, — что подобные действия, совершаемые на самой хрупкой стадии переговоров, скорее, чем что-либо другое, покончат с этими самыми переговорами? Да что с вами такое, с американцами? Решив, будто Ирак стал представлять для вас угрозу, вы долбите по нему из всех орудий и тем самым создаете в регионе новую, еще большую угрозу! И вот теперь Израиль… та же песня…
