Независимой…
Я лениво скользил ладонью по самшитовой изгороди.
— Как выглядит перстень Теодоса в сравнении с действительно большими камнями?
— Скромно. Зато его никто никогда не видел, так что он — легенда.
Мы пошли дальше в задумчивом молчании. Следующие слова Мисси вывели меня из рассеянности на перекрестке, подхода к которому я не запомнил. Какая-то машина остановилась в нескольких дюймах от перехода. Водитель, поймав мой взгляд, покачал головой.
— Герли давно за ним гонялась, — говорила Мисси.
— Может быть, она его заслужила.
— Помоги боже, тому, кто думает иначе.
— Не думаю, чтобы таких много осталось.
— О, — возразила Мисси, — всегда кто-нибудь да найдется.
— Да уж, достаточно одного психа с манией величия и пары горилл, чтобы затеять войну.
— Что такое мания величия? Напомни, пожалуйста.
— Психоз с иллюзией богатства, власти, превосходства. Если ей удается внушить эти иллюзии другим людям, она становится императрицей. В ином случае — социопатом.
— Ты изучил предмет, — оценила Мисси.
— Кроме того, она может страдать манией приобретения грандиозного. Перстень Теодоса — грандиозен?
— Когда станет известно о событиях в Сан-Франциско, его сочтут грандиозным.
— Я бы сказал, это произойдет скорее рано, чем поздно.
Она взглянула на меня:
— А кто расскажет?
Я остановился.
— Бодич, Мисси. Помнишь инспектора Бодича? Он работает в отделе убийств департамента полиции и не собирается уходить. Очень вероятно, именно с ним мы с тобой встретимся в ближайшее время. Когда пресса начнет задавать вопросы по поводу череды убийств, поразившей в последнее время высшее общество Сан-Франциско, ему придется что-то объяснять. Вот это и будет грандиозно.
— Я о нем позабыла.
— Охотно верю. Но Бодич-то о тебе не забывал.
Появилось такси, и мы с Мисси махнули ему. Шофер притормозил, хорошенько рассмотрел нас и унесся прочь.
— Я запомню его номер, — объявила Мисси.
— Может, он торопится писать стихи.
— Будь у меня мой сотовый…
Хорошая мысль. Мы могли бы, в ожидании такси, заказать себе пиццу.
Она щелкнула пальцами.
— А когда пиццу доставили бы, мы бы угнали их машину.
— Четверо из пяти ученых отказываются ими пользоваться.
— Пиццами?
— Сотовыми телефонами.
— Как можно быть такими отсталыми?
— Телефон здесь, — я постучал себя по виску. — Спутник там, — я ткнул пальцем в небо. — Если микроволны плавят сыр на пицце, подумай, что они сделают с твоими мозгами.
— Сотовые телефоны — величайшее изобретение со времен корсетных лифчиков, — упрямо настаивала Мисси. — Они не могут причинять нам вред.
На моем пальце, стучавшем по виску, осталась кровь.
— Я присмотрю, чтобы твой похоронили вместе с тобой.
— Не смешно.
— Прежде к мизинцу похороненных слишком поспешно привязывали колокольчик. Считай это прогрессом.
— А это уже не просто не смешно.
Я вытер кровь о джинсы.
— Мисси, что тебя гложет? Когда-то смерть тебя смешила.
Она неподдельно изумилась:
— Я потеряла миллионную сделку, а ты спрашиваешь, что меня гложет?
— Мисси, — спокойно сказал я. — Тебе не нужен миллион долларов.
— Как мало ты знаешь.
— Я много знаю. Ты получаешь деньги с восьми сторон, всегда при деньгах и всегда будешь. Что для тебя вшивый миллион долларов?
Она пожевала губу.
— Я никогда ничем не занималась, знаешь ли. Ничем существенным, я хочу сказать.
Это была чистая правда, но я промолчал.
— Конечно, я путешествовала. Заседала в музейных комиссиях. Ела устрицы с государственными деятелями и макароны с оперными дивами. Я переспала со всеми по-настоящему интересными миллиардерами на обоих побережьях…
— И вышла замуж за трех-четырех из них. Такова твоя жизнь. Привыкай. И оставь остальных в покое.
— Я к ней не привыкну, — обиженно сказала она. — Не желаю. Я восемнадцать лет гоняюсь за этой покупкой и не собираюсь терять ее теперь.
— Мисси, ты с ума сошла? Нам повезло, что живыми выбрались. Между прочим, когда перестанешь себя жалеть, можешь объяснить, как это тебе удалось вырвать нас целыми из когтей Герли. Этот тип с ножом для ковров — не шутка. И еще одно. Я не желаю слушать, как жизнь проходит мимо тебя, будто какое-нибудь такси. Мимо меня сейчас прошла смерть, а не жизнь.
Мисси задумалась.
— Это, кажется, Джон Леннон сказал, что смерть — это пересадка из одного такси в другое?
— Иди процитируй это его левому ботинку.
— Не дури.
— Говори за себя.
— Я только за себя и говорю. Слушай, — сказал я, начиная горячиться, — лично я очень рад снова оказаться на мостовой, пусть даже не в такси, и намерен здесь и оставаться. Что бы ты ни надумала, на меня не рассчитывай. Конец. Нет меня. Исключен. Капут. Давай дойдем до Джири, или до Клемент, или куда там еще, поймаем такси, автобус или рикшу, и ты отправляйся своей дорогой, а я — домой. Я собираюсь обеспечить ванну для своей грязи, алоэ вера для ран, ибупрофен для спины, лед для головы и виски для души. Потом я отправлюсь к «Чудаку Джо» и съем самый толстый бифштекс по-нью-йоркски, какой там найдется, прямо руками. И кстати… — я похлопал себя по карманам, — у тебя деньги есть?
— Меньше, чем я собираюсь получить, — сказала она, наблюдая за мной.
— Вот и хорошо. Потому что у меня… Ты это о чем?
— Я рада слышать, что ты выходишь из дела, Дэнни.
— А ты нет? Тебе еще мало дерьма? Хочешь посмотреть, как потрошат еще одного пария, пока ты блюешь в мусорное ведерко, полное крови? Давай-давай. Хватай первое попавшееся такси и вперед, к новым преступлениям. А я домой и пешком доберусь.
— Это будет не так-то просто, Дэнни.
— Значит, увидишь, как я доберусь с трудом. Доползу до Фолсом-стрит на четвереньках, если придется.
Она по-прежнему не сводила с меня глаз.
— Что? Что будет не так-то просто? — беспокойно спросил я.
— Ты мне должен, — спокойно сказала она.
— Должен? Что должен?
— Одну услугу.
— Я должен тебе услугу?
К этому времени мы вышли на следующий перекресток. Солнечный свет пересекал его с запада на восток и омывал хирургически подтянутую кожу Мисси светящейся эмульсией. Она устала, и усталость проявила возраст. Ее обычная косметика — слишком густая, слишком тщательно наложенная, в ребяческой надежде справиться с разъедающим голодом времени, подобно тени такси, падающего на ее красивое личико, — тем голодом, которого она боялась более всего на свете, боялась так, что сумела поверить, что деньги помогут ей уклониться от него, — эта косметика отсутствовала. Дорогостоящая косметическая хирургия громко заявляла о себе во всевидящем солнечном свете. Но в ее голосе не слышалось усталости.
