Петьёф орал и брызгал слюной. Он был отвратителен — покрасневший, взмокший, дрожащий, как водная гладь во время дождя. Магистр нервно комкал листы бумаги и засовывал их во внутренний карман.
— Да как вы смеете?! Отдайте! — заорал я, понимая, что сейчас произойдет — они унесут и спрячут истинное Евангелие. — Отдайте!
Я бросился к Петьёфу, но не успел сделать и шага, как меня повалил на пол удар охранника магистра Приората Сиона.
— Дурак, ничто тебя не учит! — цыкнул магистр в мою сторону и поднял глаза на Дика с Франческой. — Я бы распорядился вас ликвидировать, но я слишком благодарен вам за вашу работу. Вы нашли то, что я ищу уже почти пятьдесят лет. Скоро вашим словам все равно никто не поверит, потому что у мира наконец будет Бог. Мой Бог. Так что говорите. Говорите. Может быть, вас примут за умалишенных и пожалеют. Ну ладно… Я и так потратил на вас слишком много времени. Еще раз — спасибо! Прощайте!
Петьёф развернулся и зашагал в сторону выхода.
Мы должны хотя бы попытаться их остановить. Разве можно допустить, чтобы этот текст исчез?! И только я хотел броситься следом за Петьёфом и его свитой, как Дик вдруг одернул меня.
Глава CIII
ПАПСТВО
После похорон Панчифики Джулиано потерял счет времени. Он бродил по замку словно привидение. Ни с кем не разговаривал, почти не ел, только пил до тех пор, пока тяжелое забытье не начинало валить его с ног.
Апельсиновый садик Джоконды был окружен папской гвардией. В центре, на каменной плите, под палящими лучами солнца лежала плащаница. Специальная краска, которой обработал ее Леонардо, должна была высохнуть и выгореть на солнце.
Биббиена довольно потер руки.
— Так гораздо лучше! — сказал он, глядя из окна на очередную мистификацию да Винчи. — Сам Господь послал его нам! Никто бы не поверил, ваше высокопреосвященство, что плащаница подлинная, если бы на ней не проступил священный лик, как на Мандильоне. Ведь если даже плат, которым Господь утер лицо, сохранил Его изображение, то погребальные ризы само собой должны были.
Секретарь противно хихикнул. Джованни тяжело вздохнул.
— Прекрати, Биббиена, — сказал он. — Бедный Джулиано! Когда я думаю, что ему пришлось пережить, у меня сердце кровью обливается.
— О! — секретарь махнул рукой. — Если конклав под впечатлением от этой вещицы, — он показал вниз, во двор, — изберет вас папой, уверяю, печаль вашего брата тут же пройдет. В конце концов, у вас не было другого выбора и вы не убивали мону Панчифику. Она сама пожелала расстаться с жизнью. И если бы ваш брат не затеял ту глупую ночную заварушку, вообще ничего этого бы не случилось. Его драгоценная дурочка была бы жива и здорова. Так что прекратите казнить себя.
— Не по душе мне все это… — Джованни раскрыл томик Данте. — Как думаешь, чем эти ризы так ценны для Д'Амбуаза, что он обещал за них поддержку французских кардиналов?
— Чудо никогда не помешает, ваше высокопреосвященство, — улыбнулся во весь рот Биббиена.
Вернувшись к своим обожаемым интригам, секретарь снова расцвел. Джованни по-прежнему не понимал, зачем им эта чудесная плащаница, что Леонардо сотворил из того самого куска старой холстины, который якобы является погребальным саваном Христа, передававшимся из рук в руки от одного его потомка к другому. Пьетро считал эту тряпку главным доказательством «божественного» происхождения Панчифики. Это было так смехотворно, что Джованни предпочел никому это доказательство не предъявлять. Конечно, теперь, с нерукотворным ликом и отпечатком Христова тела, полотно выглядит гораздо убедительнее, но все же…
— Я бы ни за что не поверил, — сказал кардинал, выглянув в окно.
* * *
К удивлению всех своих учеников, Леонардо не только закончил работу над плащаницей, но и дождался, пока она высохнет. Он тщательно проверил результат. Никто не мог объяснить его поведения. Ведь каждый видел и чувствовал, как тяжело их учитель пережил смерть Панчифики. От горя он превратился в изможденного старика.
Через две недели, когда Джованни надо было ехать в Рим, ткань совершенно высохла и заветрилась. Мистификация Леонардо была совершенной. Разрозненные пятна, если долго смотреть на них, складывались в человеческий силуэт. Они словно выступали из волокон полотна. Их нельзя было смыть или растворить.
Священные Ризы аккуратно сложили в большую шкатулку, богато украшенную драгоценными камнями и эмалью.
— Я благодарю вас, мессере Леонардо, за вашу службу. Надеюсь, эта награда будет достаточной, — Джованни обнял да Винчи.
Тот холодно взял кошель и передал Франческо.
— Надеюсь, мы с вами больше никогда не увидимся, ваше высокопреосвященство, — не поклонившись кардиналу, Леонардо повернулся и пошел прочь.
— Каков наглец, — бросил ему вслед Биббиена. — Надеюсь, став папой, вы не будете давать ему заказов? — спросил он кардинала.
— Ох, прекрати! У меня и так все поджилки дрожат! — разозлился тот. — Будем надеяться, что твое чудо сработает. Иначе меня уже никогда не выберут.
* * *
Через две недели в Риме кардинал Джованни ди Медичи принял понтификат под именем Льва X. Шарль Д'Амбуаз сдержал обещание. Джованни получил голоса французских кардиналов, даже тех, кто пострадал от его предательства в Сиене.
После триумфальных торжеств новый папа должен был отслужить мессу в базилике Святого Петра. В золоченых ризах и тиаре, он выглядел по-детски счастливым. Суетливо взбираясь вверх, к своему трону, он на мгновение задержался, положил руку на плечо Джулиано, стоявшего рядом со ступенями, и сказал:
— Папство дается нам раз в жизни, мой дорогой брат. Так будем же наслаждаться им, несмотря ни на что!
Глава CIV
КОНКУРЕНЦИЯ
— Но, Дик?! — воскликнул я, не понимая, почему он держит меня за рукав и не позволяет догнать Петьёфа, уходящего прочь с Кодом да Винчи.
— К окну! — скомандовал Дик.
И они с Франческой бросились к окну. Я абсолютно растерялся, но инстинктивно двинулся за ними.
— Сейчас все решится, — прошептал Дик.
— Они прослушивали? — спросила Франческа, нет, даже не спросила, а сказала. Сказала, словно бы просто желая удостовериться в том, что Дик думает так же.
Я был потрясен их спокойствием и уверенностью.
— Разумеется! — ответил он ей.
— Вы это о чем?! — я абсолютно растерялся. — Что происходит?!
— Не происходит, а произойдет, — сказал Дик и ткнул пальцем в окно. — Смотри!
