в карманы, мысленно считая секунды, которые мне понадобятся, чтобы подняться с первого этажа на тринадцатый. Сто две.
Двери открываются на полупустой этаж. Несколько медсестер сгрудились за стойкой, а дюжина мужчин расположились у входов и выходов. Я чуть не смеюсь. Антонио делает над собой усилие. То ли чтобы произвести на меня впечатление, то ли полагая, что может меня напугать, — хотелось бы мне знать. Бледная темноволосая женщина, закутанная в меховую шаль, хотя температура здесь не превышает двадцати двух градусов, уже смотрит на меня.
Я не запомнил ее лица, но отчетливо помню ее позу. Прошло больше десяти лет с тех пор, как я видел ее в последний раз, и то, что я до сих пор помню ее высокомерие, что-то да значит.
— Синьор Чезаре — Стефания Барбьери приветствует меня, когда я подхожу к ней, линии ее лица изо всех сил пытаются нарисовать опустошенное выражение, но безуспешно. Фальшивка. Каждая эмоция, которую она демонстрирует, фальшива. Интересно. — Спасибо, что пришли лично.
— Не стоит. Где Антонио? — Я сразу перехожу к делу, и Стефания моргает, быстро переводя взгляд на меня, прежде чем вспомнить, какой ответ она должна была мне дать.
Я наклоняю голову. Так интереснее.
— Он пошел за доктором, когда мы узнали о вашем приезде. Он хотел, чтобы вы побеседовали с ним, если у вас возникнут сомнения по поводу состояния ее здоровья.
— Должно ли?
— Нет, — восклицает она, расширив глаза и подняв ладони. — Конечно, нет. Клара в полном порядке.
Каждый мускул Стефании противоречит ее словам. Ее плечи вздымаются, а позвоночник напрягается. Уголки ее рта выпрямляются, и даже лоб, невыразительный из-за ботокса, выдает ее напряжение.
— Где она? Я хочу ее увидеть.
Этот вопрос приводит ее в отчаяние больше, чем предыдущий. Стефания открывает рот, но закрывает его, так ничего и не сказав. Затем она оглядывается, словно ожидая внезапного появления мужа, и, когда он не появляется, сглатывает.
— Простите, но Клара, хотя и в порядке, все еще немного хрупкая. Прошло много лет. Конечно, она проходила физиотерапию и получала лучший уход во время комы, но даже в этом случае трех недель недостаточно, чтобы привести ее в надлежащий вид, — пытается убедить она меня.
— Это была не просьба.
Темные глаза вспыхивают, а белая кожа становится еще бледнее. Каждая секунда в присутствии мамы Клары кричит о том, что что-то недосказано.
— Конечно, — наконец соглашается она, сглатывая, но снова оглядывается, ожидая мужа.
Антонио Барбьери — младший брат Альберто Барбьери, нынешнего дона Каморры, ответственного за соблюдение брачного договора, заключенного между его отцом и моим.
У Матиа Барбьери не было дочерей, поэтому, когда представилась возможность заключить союз между Каморрой и Ла Сантой, он пообещал свою внучку, которой на тот момент был всего год, а для моего отца выбор пал на меня.
Однако в возрасте тринадцати лет с Кларой произошел несчастный случай, в результате которого она впала в кому, когда до нашей свадьбы оставалось пять лет.
Я никогда не встречался с ней, кроме нелепой помолвки, когда она была еще ребенком, а мне было восемь.
Страх Стефании заставляет меня задуматься, не является ли то, что они от меня скрывают, продолжением несчастного случая или чем-то, что ему предшествовало.
— Пожалуйста, — говорит она, кивая в сторону одной из дверей.
Она делает шаг передо мной и открывает ее. Оставаясь снаружи, я наблюдаю, как темноволосая женщина, лежащая на больничной койке, поворачивается, ее испуганные глаза устремлены на мать, а затем на меня.
Клара прижимается к подушкам при виде меня, убегая от меня, не покидая пределов, которые принадлежат ей вот уже почти тринадцать лет.
У девочки темные глаза и очень бледная кожа. Как давно на нее не попадал солнечный свет? Ее полные губы потрескались, а маленькое тело слишком худое.
Кардиомонитор пищит, когда сердцебиение выходит из-под контроля, и Стефания бросается к дочери, изображая обеспокоенную мать.
Беспокойную мать, если не считать того, что девочка отстраняется, словно боится ее.
Может, трех недель и недостаточно, чтобы она поправилась, но уж точно должно хватить, чтобы она перестала так бояться собственной матери.
— Успокойся, дорогая. Это всего лишь твой жених. Он хотел тебя увидеть.
Клара не отвечает, она просто смотрит с мамы на меня и с меня на маму, ее пульс становится все выше и выше, заставляя монитор кричать.
— С тобой все в порядке? — Спрашиваю я.
— Я… я… — она запинается, ее голос все еще странный, и я думаю, что это ожидаемое последствие после тринадцати лет, в течение которых она им не пользовалась.
— Она все еще не совсем хорошо говорит, но мы работаем над этим, — заверяет меня Стефания, и Клара опускает голову, ее плечи дрожат, когда мать берет ее за руку.
— Оставьте нас, — приказываю я, блуждая глазами по ее стройному телу, регистрируя каждую выступающую кость и участок бледной кожи, на который они попадают.
— Это… Это было бы неуместно, сэр, я…
Я поворачиваюсь к Стефании. Ее голова откинута назад, а рот открыт. Она выглядит испуганной, и это было бы хорошо, если бы страх в ее глазах не был направлен на меня, а не на то, что, как она боится, я обнаружу, если она оставит меня наедине с Кларой.
— Мы в больнице, и за ней наблюдают, Стефания. Ты намекаешь на то, что я могу что-то сделать?
— Нет, нет, просто…
— Я так и подумал.
Я открываю ей дверь, и, поняв, что ей не удастся меня убедить, женщина поворачивается к Кларе и бросает на нее многозначительный взгляд, но затем уходит, и я закрываю дверь.
Я медленно облизываю губы и кладу руки на талию, размышляя. Что за хрень. Я подхожу к кровати, где девушка все еще опускает голову и напугана, хотя, кажется, она уже не так ошеломлена отсутствием Стефании.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, синьор.
— Зови меня Чезаре. И я не люблю, когда мне лгут.
— Я не лгу.
— Посмотри на меня, Клара.
Она поднимает голову и смотрит на меня, ее глаза становятся красными, а дыхание прерывистым. У нее женское лицо, но взгляд…
— С тобой хорошо обращаются? — Глаза Клары блуждают по закрытой двери, затем возвращаются ко мне, прежде чем она кивает. — Слова, ответьте мне словами.
Она сжимает зубы, как будто ее тело отталкивает то, что сейчас вырвется из ее рта.
— Так и есть.
Я долго и тяжело выдыхаю. Я не знаю, как справиться с этим дерьмом.
— Когда мы поженимся? — Спрашивает она, и мои брови взлетают вверх. — Моя мама сказала, что это не займет много времени.
