он вышел, но никого не увидел. Вернувшись в хижину, он вновь услышал тот же голос, зовущий его. Христофор снова выбежал из дома и никого не нашел. Третий раз, как и раньше, призванный тем же голосом, он вышел из хижины и увидел на берегу реки мальчика, который просил перенести его на другой берег. Именно эту сцену и запечатлел Иероним Босх (рис. 73).
Босх изображает гиганта сосредоточенным, его яркая красная мантия гармонирует по цвету и фактуре складок с облачением младенца-Христа, привлекая зрительское внимание. Спаситель держит в руке крест, персты сложены в благословляющем жесте. Тонкая золотая линия маркирует нимб вокруг его головы (рис. 74).
Христофор серьёзен. Если присмотреться, то можно заметить маленькие цветущие листья на его посохе, символизирующие чудо явления Христа, жизнь дающего. К посоху привязана рыба – очередной знак. В зависимости от контекста знаки считывались и интерпретировались по-разному. И если у того же Босха в «Саду земных наслаждений» рыба приобретает негативные, эротические коннотации, то в данном контексте считывается параллель символа рыбы и Христа.
Эти свежие зеленые листья играют значительную роль в истории Христофора. Согласно «Золотой легенде», младенец, будучи пронесённым через реку, сказал гиганту посадить посох в землю рядом с домом, и на следующий день сухой посох превратился в пальму с финиками. По другой версии – сам Христос позволил посоху расцвести во время пересечения речки. Очевидно, Босх знал это предание или иллюстрации к нему. В работе его современников, например, Ганса Мемлинга, мы видим посох с зелеными листьями. И если цветущие листья – достаточно ясный образ, то подвешенная за жабры рыба кажется символом весьма странным.
Как известно, рыба – один из древнейших символов Христа. Начиная со II века н. э. возникли аллегорические изображения рыбы, связанные с образом Христа: рыба могла представать в евхаристическом контексте, как и в богословском значении. Рыба, изображённая Босхом, кровоточит, что отсылает зрителя непосредственно к образу испытаний, мук, смирения и смерти Христа на кресте (рис. 75). Страдавший и распятый Бог, идеальный господин для Христофора, взял на себя тяжесть грехов человеческих и даровал испытание – попробовать великану хоть на миг ощутить сей скорбный «короб» вселенского груза.
Рис. 74. От соприкосновения с крестом в руках младенца Иисуса расцветает посох Христофора (аналогичный образ встречается на триптихе «Святые отшельники», в сцене, где Распятие Иеронима касается ветви дерева, инициируя цветение (рис. 65).
На противоположном берегу изображена маленькая фигура отшельника, советовавшего гиганту помогать людям на переправе, по контрасту мы сразу ощущаем физическое превосходство Христофора (рис. 75). Кувшин в его руке – возможный намёк на житие святого: отшельник, предположительно, нёс воду, когда увидел Христофора впервые, он был так потрясен его обликом, что обронил кувшин. Отшельник редко изображался подобным образом: у Мартина Шонгоуэра, Альбрехта Дюррера и многих других художников он замечен держащим фонарь – чтобы осветить гиганту его опасный путь (рис. 76).
Рис. 75. Кровоточащая рыба подвешена к посоху Христофора. В нижнем левом углу – затонувшее судно, видны лишь остатки мачты, торчащей из воды – способ, которым Босх показал опасность бурных вод реки. Справа у воды стоит отшельник.
Справа от фигуры Христофора и слева на заднем плане изображены ещё более туманные и с трудом поддающиеся дешифровке знаки (77–78, а, б).
Изображенный слева (рис. 78 б) мужчина, отбросив арбалет, вешает медведя – эта весьма странная сцена может аллегорически прочитываться как победа над свирепыми животными страстями и усмирение греха, подобное укрощение произвёл над собой и сам Христофор, принявший веру. На дальнем плане ещё более интригующая сцена: из разрушенной крепости вылезает дракон, а обнажённый мужчина, бросив свои белые одежды и раскинув руки, спасается бегством (рис. 78 в). Чуть дальше – пожар, испепеляющий город посреди леса, будто бы предрекает эсхатологическую войну. Образ дракона явно связан с грехом и дьяволом, атакующим человечество. В средневековом фольклоре и народных сказаниях бытовала масса представлений о фантастических существах, магических тварях и демонических монстрах. В ходе развития средневековой культуры шёл долгий процесс сплавления и срастания христианских доктрин и евангельского предания с около-квази-языческими, сказочными, народными представлениями Северной Европы и средиземноморской цивилизации. Результатом этого симбиоза становились разнообразные жития святых, полные чудес, магии, нечести и хтони. Например, в «Золотой легенде» читаем о существовании некого животного, зовущегося драконом: «они летают по воздуху, плавают в море и ходят по земле. Временами, возбуждаемые похотью, драконы летают по небу и извергают семя в колодцы и речные воды, после чего наступает моровое поветрие, продолжающееся целый год. Против этого бедствия было изобретено целительное средство: если зажечь костёр из костей животных, дым того костра прогонит драконов прочь»[89]. Быть может, пожар, изображённый Босхом, и есть этот костер из костей умерших животных, отпугивающий драконов? Более того, в «Зотовой легенде» можно найти сцены, близкие по своей образности к картине Босха, наверняка знавшего популярные жития: «за Роной (рекой, протекающей по территории Швейцарии и Франции), в роще, находившейся между Арелатом и Авиньоном, обитал дракон. Был он наполовину зверь, наполовину рыба, толще быка и длиннее коня-. Его зубы были как меч, и остры как рога, по бокам же, как двойным щитом, он был защищён бронею. Таясь в глубинах вод, он пожирал путников, переправлявшихся через реку, и топил корабли. Дракон тот явился из-за моря, из той части Азии, что зовется Галатия. Он был рожден Левиафаном, ужасным водяным змием, и зверем Онахом, детищем страны галатов. Если кто-либо нападал на дракона, тот на расстояние целого югера извергал из себя кал, который поражал преследователей подобно стрелам, испепеляя все вокруг»[90]. Несмотря на то что первый отрывок относится к житию Павла, а второй – к житию Марфы, легенды представляются отличным источником для вдохновения Иеронима Босха.
Рис. 76. Святой Христофор Альбрехта Дюрера, ок. 1511 г. Victoria and Albert Museum, London.
Рис. 77. Массивное древо, быть может, келья отшельника. Вокруг него разгуливают петухи – многогранный средневековый символ, связанный с отречением, но и раскаянием Петра. Петух также ассоциировался с Христом: его страстями, воскресением, светом веры, бдительностью по отношению ко злу и бодрствованием перед лицом Суда. Слева к стволу дерева прикреплена божница, такая же, как на закрытых створках
