быть преодолено.
Добродетельной жизни мешают страсти – неразумные, извращенные «возмущения» души, идущие против природы, но их легко одолеть, так как они результат неправильного суждения и мнения; вожделение – преувеличенное представление об ожидаемом наслаждении, страх – преувеличенное представление о грозящей опасности. Мудрец, обладающий правильным знанием и твердой волей, бесстрастен. Конечно, и мудрец чувствует боль и даже стонет, так же как нельзя не мигнуть и не зажмуриться при взгляде на солнце или не чихнуть, когда что-либо попало в нос; но боль и другие физические страдания или наслаждения не определяют поведения мудреца. В конце концов, пожертвовав одной из безразличных вещей – жизнью, можно избавиться от страдания.
Мудрец рисуется у стоиков совершенством; только он свободен, только он обладает волей, только он знает, как жить, только он добродетелен. Все, что делает мудрец, правильно, даже если он делает то, что кажется постыдным, неприличным, незаконным; только мудрец может быть истинным пророком, поэтом, оратором, диалектиком, критиком. Эти так называемые «парадоксы стоиков» навлекали на них иной раз насмешки, так как образ жизни их, конечно, не мог совпадать с этим идеалом. Плутарх написал даже специальное сочинение «О противоречиях стоиков». Проповедуя идеал совершенства, не знающего компромиссов, стоики могли найти почитателей, но не последователей, да и сами проповедники в своей личной жизни не следовали своим нормам морали. Пришлось сделать уступки и признать наряду с абсолютными добродетелями также «надлежащие», т. е. нечто приближающееся лишь к добродетели, идущее на пути к ней; таким образом, «безразличное» может получить некоторую положительную оценку; любовь к отечеству, дружба, преданность родным относятся к категории «надлежащего» или «подходящего». Между добродетельным мудрецом и порочным глупцом устанавливается, следовательно, промежуточная категория людей – «продвигающихся», живущих «подходяще» или «надлежаще», но не достигших мудрости.
Руководители школы: Зенон, Клеант, Хрисипп стояли вдали от политики, но не рекомендовали безразличия к общественной жизни. Напротив, поскольку они считали, что общество возникло не на основе договора, а естественно, «по природе», они считали необходимой активную политическую жизнь, «согласно природе», и учили в случае надобности переносить и страдания и смерть за отечество. В соответствии со своей теорией единства мира и мирового разума стоики отвергали сословные этнические различия и проповедовали космополитизм. Зенон рисовал себе идеал общества, организованного не по отдельным городам и селениям со своими отдельными законами, но так, чтобы все люди считались одним народом, согражданами, чтобы у всех был один строй жизни, один порядок. Эти идеи стоиков были подготовлены общественными условиями жизни. Они явились результатом разложения полиса. Гражданин древнегреческого полиса чувствовал себя органически связанным с городом. Но город в эллинистическую эпоху потерял прежнее значение, не могли удовлетворить и эллинистические монархии. Оставалось обратиться к «ойкумене», мечтать о слиянии всех людей в один народ. Учение стоиков о равенстве людей по природе оказало влияние на христианство.
Еще более противоречива, чем мораль стоиков, их религия. В этом вопросе практика стоиков, их пропаганда, совершенно не соответствовали их физике. Поскольку в теории бог стоиков – это творческая сила, разум, пронизывающий материю и сам представляющий нечто материальное, то здесь, казалось бы, нет места ни для богов, ни для божественного промысла, ни для культа. Но вопреки пантеистической сущности своего учения о мире и его внутренних закономерностях, стоики путем хитроумной спекуляции и тончайших софизмов нашли возможным философски «обосновать» и веру в богов и демонов, и оракулы, и культ. Уже Зенон, наряду с определением бога как естественного закона, побуждающего идти по прямому пути, приписывает особую божественную силу звездам, временам года и в этом смысле толкует гесиодовскую «Теогонию». Все то, в чем с особой силой проявляется божественный разум, само может быть признано божеством. Персей, ученик Зенона, считал, что обожествлены изобретатели культурных благ и сами полезные вещи. «Что может быть нелепее, – смеется Цицерон, – чем наделять божественными почестями грязные и безобразные вещи или людей, уже уничтоженных смертью?» Хрисипп расширил круг богов, причисляя к ним огонь, эфир, воду, землю, воздух, солнце, луну и планеты, а также людей, удостоившихся бессмертия. Существование богов стоики доказывали теми же аргументами, что и все богословы: во-первых, утверждали они, все люди верят в богов; значит, они существуют; во-вторых, мир прекрасен и целесообразен; следовательно, его должно было сотворить существо, которое гораздо лучше человека; а лучше человека, венца мироздания, может быть только бог. Человек строит прекрасное здание не для мышей, а для себя; следовательно, и мир создан для соответствующего его величию хозяина – бога. Стоики, правда, отвергали человекоподобие богов, но не видели ничего дурного в том, что народ представляет себе богов человекоподобными; в конце концов человек ближе всего к божеству.
Чтобы приблизить свое богословие к ходячим религиозным воззрениям, стоики усиленно применяли к толкованию имен богов свои привычные этимологии, объясняя, что Рея – это земля, ибо по ней течет (по-гречески ῥεῖ) вода, что Гера – воздух (по-гречески ἀήρ), Зевс – жизнь (по-гречески ζῆν – жить), и т. д. Таким путем они рассчитывали сохранить лицо философов и вместе с тем апробировать общепринятую веру в богов. Во второй книге о богах Хрисипп «пытается приспособить побасенки Мусея, Орфея, Гесиода и Гомера к тому, что он сказал в первой книге о бессмертных богах. Так что даже древнейшие поэты, сами того не подозревая, оказываются стоиками». Так Цицерон смеется над Хрисиппом, но публика принимала все это всерьез.
Понятно, что проповедуя религию, стоики должны были сделать отсюда и дальнейшие выводы. Раз существуют боги, то существует и божественный промысел, направляющий всех к определенной цели. Хрисипп утверждал, что павлин существует ради красивого хвоста, комары для того, чтобы будить нас, мыши – чтобы мы учились аккуратно прятать провизию, и т. п.
Но, как известно, вера в провидение всегда приводит богословов к мучительному вопросу – как совместить с божественным провидением существование зла? Почему существуют войны, эпидемии, стихийные бедствия? На это Хрисипп отвечает: государства при избытке населения высылают колонию или затевают войну: так же боги устраивают иной раз кровопускание, чтобы избавить мир от избытка людей; в большом хозяйстве не без убытков. Наконец, и бедствия совершаются по законам природы, и с мировой точки зрения они могут быть полезны.
Следующим шагом после признания провидения было признание достоверности оракулов, гадания и вещих снов. Хрисипп собрал бесчисленное множество оракулов, в частности оракулами Аполлона он заполнил целый том. Конечно, и здесь стоики изворачивались, пытаясь доказать «закономерность» прорицания и гаданий; но они могли таким образом обмануть неискушенного обывателя, а не философа или вообще образованного человека.
Вульгаризируя свою философию, стоики приобрели популярность. В вульгаризированной форме стоицизм получил широкое
