кивнула.
— Конечно.
— Если ты намерена загладить свою вину — не то чтобы это было необходимо, но если ты об этом думаешь, — я бы не отказался от горячего душа после того, как мы отморозили здесь задницы.
— Кстати говоря, как долго нам еще придется морозить здесь свои задницы? — спросила я.
Он медленно покачал головой, выдыхая.
— Честно говоря, чем быстрее мы уедем, тем меньше вероятность того, что меня заставят делать что-то для праздничного фестиваля подсветки деревьев.
— Как этот город финансирует все эти фестивали?
Ной махнул рукой, чтобы Дженни присоединилась к нам.
— Я мог бы объяснить тебе, но ты впадешь в кому от скуки, прежде чем окажешься ртом на моем члене, а я бы хотел этого избежать.
— Должна признаться, я не люблю делать минет.
— Почему?
— Потому что не люблю рвотные позывы, а учитывая, — я бросила выразительный взгляд на его джинсы, — я знаю, что они у меня точно будут.
Его ухмылка была самой высокомерной из всех, что я когда-либо видела. Это было восхитительно. Мне нравилась каждая частичка его самолюбования.
— А что, если я пообещаю вести себя хорошо?
— Ты не умеешь, — сказала я, качая головой и улыбаясь ему. — Сейчас ты милый и застенчивый, но как только снимаешь одежду…
— Да, жена? Когда я снимаю одежду? — Он просунул руку под мое пальто, под мой свитер. Задрал майку, прижал прохладные пальцы к моей спине. Я вздрогнула, и его глаза засверкали. — Расскажи мне, что будет потом.
— Ты знаешь, что будет.
Наклонившись, он провел губами по моему уху, рисуя круги пальцами по моей талии.
— Я не заставлю тебя давиться, жена. Не хочу видеть слезы в твоих глазах. Но я думал о твоем языке на головке моего члена… ну, слишком долго. Как думаешь, ты смогла бы с этим справиться?
Я пожала плечом.
— Возможно.
— Душ звучит заманчиво, не так ли? Заметила там съемную душевую насадку? У нее девять разных настроек. И еще та скамейка. Подходящего размера. И прочная. Мы могли бы повеселиться на ней, да?
— Да, — сказала я, едва слышно вздохнув.
Именно так я оказалась на спине и раздетая по пояс в его секретной оранжерее на прошлой неделе. Несколько шепотков о том, чтобы попробовать меня на вкус, несколько легких прикосновений под одеждой, обещание, что мы получим удовольствие. Я ушла с лавандой в волосах, сушеным орегано под ногтями и ногами, едва способными донести меня до дома. Ной усадил меня на свой квадроцикл, бормоча про себя, что я сошла с ума, если думала, что он позволит мне бродить по фруктовому саду в состоянии сексуального опьянения. Когда привез меня в дом, я снова лежала на спине и кричала в подушку в течение нескольких минут.
Так же мы занимались сексом в кладовке несколько ночей назад. Все началось с того, что я попросила его помочь мне дотянуться до одной из полок, а закончилось все тем, что мешок муки рассыпался по полу, а его сперма стекала по моим ногам. Он извинился за беспорядок — за оба, — но затем стал водить пальцами между моих бедер, пока мое зрение не затуманилось.
И мы занимались быстрым сексом, пока Дженни собирала яйца на днях. Он закрыл мне рот рукой, чтобы я молчала, пока я сидела на стуле в его спальне. Другой рукой сжал мою ягодицу достаточно сильно, чтобы оставить темно-красные следы, которые к следующему утру покрылись синяками. Когда Ной понял это, то перегнул меня через кровать и втер в мою кожу травянистый бальзам, который сам изготовил. Затем засовывал пальцы мне в рот и дразнил мой клитор нежным поглаживанием, чем ясно дал понять, что ему нравится ставить на мне метки, а потом заглаживать свою вину.
— Ты бы этого хотела, жена?
Жена… Были моменты, когда Ной шептал мне это слово, и мне казалось, что весь мир — это биение моего сердца. Это были моменты, когда я хотела найти эти линии, те, что прочерчивают границы между настоящим и фальшивым, но это были те же самые моменты, когда я хотела прикрыть глаза, чтобы не смотреть. Если я не знала, то не могла причинить себе боль.
— Да, — сказала я. Мне хотелось ответить ему взаимностью и назвать его мужем, но я не могла произнести это слово. Не вслух, не сейчас. Это было слишком опасно. Я уже почти назвала другого мужчину своим мужем, и эта история была слишком недавней, чтобы ее игнорировать. Хотя я хотела сказать это Ною. Я хотела — хотя бы на одну секунду — чтобы он был моим мужем. И хотела, чтобы это было по-настоящему.
— Помогите мне убедить этого ребенка, что пора уходить, — сказал он, когда к нам подбежала Дженни с раскрасневшимися щеками и растрепанными волосами.
Она посмотрела между нами.
— Мы сейчас идем смотреть футбол?
— Игра уже закончилась, — сказал Ной. — Они играли сильно. Френдшип победили. Пора идти.
Она уставилась на стадион, на ее лице была написана растерянность.
— Правда?
— Да. Пойдем домой, может быть, выпьем стакан теплого молока, а потом посмотрим документальный фильм о Гражданской войне. Тогда были пираты. Наверное. — Ной посмотрел на меня в поисках подтверждения. Я кивнула. Я все еще была зациклена на девятискоростной душевой насадке и скрытом осознании того, что я сильно влюбилась в своего мужа. — Готова идти?
Дженни еще раз окинула взглядом стадион и пожала плечами.
— Да. Все равно сегодня у них нет замороженного лимонада.
— Замороженный лимонад продается только в теплую погоду, — сказал Ной.
— Это отстой, — пробормотала Дженни. — Не люблю футбольные матчи без замороженного лимонада.
— Тем больше причин убраться отсюда. — Ной протянул ей руку. Девочка взяла ее, а затем схватилась за мою. — Я думаю, тебе понравится тот фильм.
— Сколько в нем пиратов?
— Я не уверен, — ответил он. — Мы возьмем одеяла и подогреем молоко, а потом поговорим о пиратах времен Гражданской войны.
Дженни уснула еще до окончания вступительных титров.
Так я оказалась на коленях у Ноя, душевая насадка пульсировала у меня между бедер, пока он входил в меня снизу. Я вся промокла и была выжата, как лимон, кончив большее количество раз, чем казалось возможным. Мой голос был хриплым, а голова тяжелой от многократных оргазмов. После Ной расчесал мои спутанные волосы и извинился за то, что дал волю чувствам, за то, что был слишком напористым.
Ной всегда считал себя слишком грубым, слишком агрессивным. А меня считал маленькой и хрупкой, хотя я не была ни тем, ни другим, но было что-то удивительно прекрасное в том, что кто-то
